Валерий Байдин - Древнерусское предхристианство

Весеннее «горение» охватывало и людей:

Уподобление собравшихся масленичному костру, в котором каждого представляло принесённое с собою полено, сохранилось в игровых перекличках горельщиков и девушек. Одна из них приведена А.Н. Афанасьевым в описании горелок. Молодец, «которому по жребию достается гореть, становится впереди всех и произносит:

– Горю, горю пень!

– Чего ты горишь? – спрашивает девичий голос.

– Красной девицы хочу.

– Какой?

– Тебя, молодой!». [296]

Как и на Купалу, молодые, взявшись за руки, прыгали через костёр.

На мирские пиры, соседские застолья и масленичные вечеринки старались сойтись всем селом не только ради обильных яств и пития, но и для того, чтобы «душой потешиться, умом повеселиться, речью насладиться». [297]Это был праздник общения и родства – молодых и стариков, живых и мёртвых, людей и животных. И.П. Сахаров писал о Масленице: «не отведать сладимых яств – значило в старину: жить в горькой беде, и то при старости, лежать на смертном одре, сидеть калекой без ног». [298]В течение праздничной девятины печи не остывали ни в одном доме. Про них и про весенние костры пели славильщики: «Эх, Масленица! Непогасница!».

В праздник омоложения, обновления рода и оживания природы древние русы непременно чтили новорожденных, детей, молодых и, особенно, молодожёнов. При каждой встрече с ними полагалось «здороваться, то есть целоваться». [299]Затем новобрачных солили снегом. В древнейшие времена зернистый снег уподобляли соли, а скользкий – салу, отсюда произошло диалектное значение сало «ледяная плёнка» и слово салазки «санки». Блестящая белая соль напоминала слану «иней», слуз «наледь» и слюду. Осолить некогда значило «очистить», с таким значением этот глагол вошёл в текст Евангелия: «Ибо всякий огнем осолится, и всякая жертва солью осолится» (Мк., 9:49).

Славцы чествовали молодых, как во время свадьбы, желали им здоровья и детей. Новобрачные ходили по гостям, и в каждом доме их молодили – окропляли молоком, умащали маслом, угощали блинами. В ответ на это они обязаны были прилюдно ликовать – целоваться в обе щеки. Обычай в дни Масленицы носить на головах солнцеподобные кравайцы сохранялся среди детей и подростков до начала XX века.

В течение масленичной девятины славильщики ходили по домам с «благословениями» и, часто повторяя рождественские колядки, «припевали» их от имени Масленицы хозяевам:

В южных и западных землях Руси Масленица более явно, нежели на севере, превращалась во встречу весны. В народе поговаривали: «Весна землю парит». К веснянкам относится древнее молитвословие, которое белорусы ещё столетие назад пели на Масленицу :

Во время таких молитв, возглашавшихся в святилище рядом с костром, жертвовали огню и плескали в пламя растопленное масло, медовую сыту, пиво, молочную горилку. Ими же окропляли народ, затем шли по дворам, огородам и полям, кропили скот. Люди, домашние животные, нивы и луга освящались и оживали с приходом Гостьи-Весны.

Особым обрядом весеннего новолетия, в христианскую эпоху перешедшим на зимний «новый год», являлось изготовление в начале Масленицы снеговой бабы (Снегурки, Снеговика). На вершине святилищной горки, внутри снежного городка, неподалёку от костровища сообща скатывали три снежных кома и водружали друг на друга, наподобие древнеиндийской ступы. Вместо рук в средний ком втыкали берёзовые ветки, подпоясывали его соломенным поясом, на голову возлагали блин и берестяной или соломенный венец, угольками от костра обозначали глаза, нос, рот и уши. Рядом ставили высокий шест с привязанным сверху пучком соломы. В этом снежном изваянии видели образ первочеловека, некогда сотворённого Сварогом на вершине мировой горы не из глины, как библейский Адам, а из «небесного» молока и «звёздной» муки. [300]Три шаровидных кома обозначали не столько голову, тело и ноги, сколько дух, душу и плоть небесного создания. Девять дней, словно воплотившись из снега, оно оставалось среди людей, внимая их песнопениям и молитвам, принимая угощения – возлияния молоком и мёдом, подношения блинами и кусками пирогов.

Напоследок снеговую бабу в последний раз обильно умащали маслом, поливали свячёным молоком и сметаной. К вечеру последнего дня на поминальную горку привозили соломенное изваяние Масленицы в белых одеждах и устанавливали рядом со снеговой бабой. После этого их обкладывали поленьями и ворохами соломы, зажигали прощальный костёр, бросали в него блины и вели хоровод с пением:

В высоком пламени и клубах пара и дыма сгорала Масленица, воспаряла к ирию снеговая баба. Память об этом обряде сохранилась в русских сказках о Снегурке (Снегурушке, Снегурочке). Его следы, вытесненные из народной жизни, остались в «карнавальном», нарочито грубом облике позднейших снежных баб и снеговиков: «развенчанных» (лишённых венков), с помойным ведром на голове, метлой в руке, морковью вместо носа и пр. Лучшая участь постигала соломенные изваяния Масленицы, которые непременно сжигали, а угли костра, из которого она возносилась к небу, раскидывали по могилам, по селу и окрестным полям. В некоторых местах Масленицу разрушали, как и снежную бабу , а затем «хоронили» – топили в проруби.

Расходясь со святилищной горки , пели:

По пути дарили друг другу пряники, целовались и уважительно кланялись в пояс.

Враждебное отношение монашества к «крестьянской вере», хранившей неискоренимое наследие предхристианства, привело к тому, что в Средние века масленичные празднества стали восприниматься противоречиво: встречали Свет-Масленицу, «гостью дорогую» всеобщими величаниями, а прощались с нею уничижительными песнями: