Валерий Байдин - Древнерусское предхристианство

В святочных песнях непременно поминались месяц-батюшка, солнце-матушка, дети-звёздочки. Каждая земная семья уподоблялась небесной:

После славословий «небесной семье» односельчане брали из костра горящие головни и, разойдясь по домам, заново разжигали печи. «Новорожденный» огонь под небом «челом» этих домашних жертвенников сиял, подобно возродившемуся солнцу. Семейные колядные костры разводили во дворах и в глубоком молчании ждали, когда души умерших родителей незримо явятся к потомкам «греться». В костре сжигали старые вещи, его дымом окуривали жильё, хлев, ульи. Погасшие колядные угли считались чудодейственными оберегами (как и после сожженья Бадняка в очаге). Ими крестообразно метили ворота дворов, двери изб, головы домашних животных, печной золой посыпали огороды и окрестные поля.

После завершения всех колядных обрядов, хозяйка с молитвой «затирала» кашу и ставила в печь. В почтительном молчании все ждали, пока она сварится. [379]Стол усыпали золотистой соломой и ржаными зёрнами в виде креса, уставляли праздничными яствами, в середину помещали каравай с льняным опояском. Витыми соломенными жгутами-оберегами обвязывали друг друга, ножки стола, столбы ворот и всех домовых строений. Затем торжественно вынимали из печи кашу и начинали выпекать «солнцеподобные» блины. В Средневековье первый блин давали «овцам», якобы «против мора», [380] но, несомненно, прежде его отдавали отца́м – душам покойных предков.

С поминовения предков начиналось семейное застолье. «Родовую» кашу ели непременно из общего горшка, но вначале отсыпали первую ложку в угол, в печь или за окно – духам предков. Состоящая из множества зёрен каша являлась обязательным угощением на свадьбе, родинах, похоронах и годовых празднествах. Считалось, что совместное угощение ею приносит благо всему роду. Связь каши и плодородия не забывалась в течение столетий. В Средние века, на следующий день после Рождества все родильницы и беременные женщины собирались с подарками к повитухам на «бабьи каши» (Бабий вечер, Бабинец) и пировали до утра.

На Коляду, как и на Масленицу, выпекали из теста «новорожденных» домашних животных. Этим печеньем, приносящим приплод, угощали друг друга, а также скотину и птицу, «чтобы лучше водились». Семейные пиры переходили в веселье всего села. Во время многодневных Зимних свят все столы были полны еды, в каждой избе ждали дорогих гостей – родичей и соседей:

К этим дням более всего относилась поговорка: «Лето – для старания, а зима – для гуляния». Обрядовой едой помимо каши (впоследствии именуемой «кутьёй сочельницкой») считались блины, хлебный каравай и поросёнок. На колядном пиру он олицетворял плодородие и почитался особо.

Святки. Картина неизвестного автора. XIX в.

Святочные забавы и угощения.

Древнерусские слова порос (с расширением в порося) и по́роз «кабан, баран, бык» восходили к индоевропейской основе *pors– со значением «рождать, производить». Красноватая окраска испечённого на углях поросёнка уподобляла его колоде-Коляде, рдеющей в костре, и пунцовому зимнему солнцу. Во время колядных торжеств возникала сложная цепь образов: горящая в костре колода – «новое» солнце – печёный поросёнок.

В зимние дни, когда солнце едва виднелось над горизонтом, его сравнивали с тлеющей в небесном костре Колядой и горящим «мостом» от старого времени к новому. В колядках встречались образы зимнего новолетия, восходящие к индоевропейской архаике:

Небесный свет («царь-государь») переезжал от зимы к лету по «небесному мосту» на сивой «серебристо-седой» свинке – облаке, погоняемом розовым поросенком – новорожденным солнцем. Образ «небесного моста», «мостка» сохранился во многих колядовых песнях:

Разумеется, «сукно», которое устилали перед Овсенем, было цвета красной зари. К срубанию дерева и мощению моста для Овсеня или «нового года» относится старинная загадка: «Когда свет зародился, тогда дуб повалился, и теперь лежит». В святочных обрядах и песнях часто соседствовали образы коня и Овсеня, об их древнейшей связи свидетельствует созвучное имя Усиньш мифического покровителя лошадей у латышей. [383]

Солнце «поворачивало к лету», и с сельских околиц к нему летели голоса:

«Помогая» восхождению солнца, селяне вкатывали в «небесную гору» горящее колесо:

На Коляду величали «коловорот-свет-поворот», а иначе – солнцеворот, который «звал солнце» двигаться к весне:

Солнечная символика объединяла все колядные обряды. Одной из любимых святочных забав являлся поиск детьми и девушками «золотого колечка» – небесного светила, на время исчезнувшего в зимний солнцеворот:

Под «высоким теремом» понимали землю с небесным сводом. Святочные поверья рассказывали о ведьмах, которые крали с неба месяц и звёзды, но покуситься на солнце не смели. Солнечные образы сохранялись столетиями. В начале XX века владимирские колядницы пели под окнами таусень, вряд ли сознавая, что воспевают лучи восходящего солнца:

В избу, где собрались девушки, с шумом, воем и криками врывалась ватага калядующих парней в страшных харях и вывернутых тулупах. Девушки начинали отчаянно обороняться. Выгнав из дома ряженую «нечисть», полагали, что избегли «омрачения» и обезопасили себя в наступающем году от зла. Истоки обрядовой борьбы в эти дни сил света и тьмы восходили к индоевропейской древности.