Валерий Байдин - Древнерусское предхристианство

Страх перед маньяками «падающими звёздами», кумахами «лихорадками» и домовыми преследовал людей до прилёта первых весенних птиц на Грачевники 4 марта (в день св. Герасима-грачевника). Появление вестниц из ирия усмиряло даже самую страшную нечисть: незримых кикимор (от слов кúкать «кричать по-птичьи» и мара «нечистый дух», родственного древнеанглийскому mara «кошмар, привидение»), летающих огненных упырей , являвшихся неведомо откуда чертей (праславянское * čarъ родственно авестийскому čara «хитрость» и слову чары ) и жутких обликом оплетаев – одноногих, одноруких, одноглазых, одноухих.

Вместе с небесным светом возрастала радость и ожидание скорого весеннего тепла. 1 марта на св. Евдокию-весновку начинали «кликать весну», взбираясь на пригорки и выкрикивая веснянки:

Эти заклинания, заклички или гуканья восходят к глубочайшей древности и происходят от междометия ау! (для переклички в лесу), видоизменённого в агу! (при окликании младенца). При возгласе «у-уу!» женские голоса взмывали на октаву:

С этого времени веснянки пели до Окличек родителей и звучать они могли иначе:

Или:

День памяти свв. Сорока мучеников (9 марта) в народе называли Сороки. Его обычаи сохранялись до начала XX века: купание молодёжи во вскрывшихся реках «для здоровья», встреча весны и её вестниц – прилетающих с юга «сорока сороков птиц», выпекание из теста сорока «жаворонков», закликание в полях весенних птиц:

Лишь одна девятина отделяла древние Сороки от весеннего равноденствия. Но их название отсылает к другому событию. Сохранилась поговорка: «На Сороки сорока кладёт на гнездо сорок веточек».

Св. Василий Анкирский. Фрагмент иконы. Русь. XVI в.

Золотой фон иконы подчёркивает народное восприятие «Василия-солнечника».

В этот день дети старались перебросить через избу сорок щепочек, женщины пекли печенье в виде жаворонков, а с ними сорок мелких колобков, «сороки святые – колобаны золотые». Все последующие недели их бросали по одному в день птицам за окошко. Тем самым вычисляли наступление знаменательного дня. Сороки ровно на сорок дней отстояли от Свечей и потому приходились не на день памяти свв. Сорока Мучеников, к которому были приурочены впоследствии, а на 13 марта. При таком счёте, сороковина завершалась к 23 апреля, дню св. Георгия-вешнего (Егория, Юрия) – началу сева ржи и овса. Именно этот срок имели в виду, когда по старинному обычаю в Сороки выбирали семейного засевальщика: тот, кому попадалась монетка, запечённая в одном из жаворонков, «разбрасывал первые горсти зерна в начале сева». [388]

В народе св. Василия Анкирского (22 марта) называли «Солнечником». В этот день, почти совпадающий с равноденствием 21 марта, внимательно наблюдали за восходом солнца. Сохранилось смутное поверье, согласно которому красные круги около него предвещали плодородное лето. «Красное», воскресающее, набирающее силы солнце прославляли в Масленицу. Все ждали великого, радостного события, победы света над тьмой, после которой в природе и душах людей наступала долгожданная весна.

С первобытной эпохи религиозные представления определяла бессознательная воля к продолжению рода. Человеку не был свойственен «инстинкт смерти». [389]Истоки религии возникли вместе с желанием осмыслить прекращение жизни. Доземледельческие, анимистские верования индоевропейцев в воскресение души основывались на сверхъестественной способности некоторых существ к оживанию после обмирания. Культы воскресающих божеств – древнегреческих Диониса, Деметры, Персефоны и фракийских по происхождению Сабазия и Семелы – несли в себе тайну преодоления смерти.

Унаследовав солнечную религию индоевропейцев, проторусы и их потомки стали объяснять оживание природы после зимнего умирания кресильной, кресной силой, исходящей от Сварога. Она возвращала «к свету» всё, что на зиму погребала в своих недрах земля: семена и зёрна, насекомых и грызунов, лягушек, змей, медведей. Сварог, творец природы, владеющий всеми её силами, непрерывно созидал, разрушал и вновь возрождал жизнь. Следуя этому закону, русы после завершения обряда непременно «хоронили» – разрывали на части, сжигали или топили чучела Коляды, Масленицы, Купалы, Костромы и Кострубы, Ярилы и др. Изготовленные из травы, цветов, соломы, прутьев или снега, эти условные олицетворения праздников подлежали «умерщвлению» с тем, чтобы через год «ожить» во время нового таинства.

Парность и двойничество некоторых обрядовых образов подчёркивало мысль о вечном возвращении жизни, о неразрывности потока бытия. Вместо смертоносной Мары, «умерщвляемой» в ходе обряда Мар-гостье (искажённое «Мара-гостья») воскресала олицетворяющая силу и плодородие Марена. Её имя перекликалось с праславянским *Парена и древнеиндийским marya «юный». В этот день неподалёку от костра наряжали берёзовое деревце или свитое из веток и травы изображение Мармарены (Мурмурены) с раздвоенным стволом или туловищем. [390]Своим видом Мармарена соответствовала индоевропейскому мифу о сросшейся паре прародителей человечества. У древних иранцев они носили имена Машйа (Матра) и Машйа́на (Матраина), восходящие к индоевропейской основе *mat- «мать». Почитание Мармарены сближалось по смыслу с таинствами Купалы. Суть обряда заключалась в религиозном преодолении смерти. Утопляемая в реке Марена принимала облик «уморенной», «умершей» Мары, а через год возвращалась на землю воскресшей в виде цветущего дерева жизни. [391]Череда кресильных празднеств начиналась на Радоницу, вбирала в себя Семик, достигала вершины в дни Купалы и солнечного креса и завершалась Русальницей. Это время года, начинавшее и завершавшее земледельческую страду, некогда называли «красная (кресная) пора», оно воспринималось, как непрерывный праздник жизни, длившийся семь девятин. Выражение кра́сная земли́ значило «рождённое землёй», «земные плоды».