Игорь Сенченко - Российская империя, Аравия и Персидский залив. Коллекция историй

Интересные сведения о паломниках-шиитах из России содержатся в записке (15.05.1897) коллежского асессора Виктора Федоровича Машкова, служившего в Багдаде.

Четвертый «праведный» халиф ‘Али ибн Аби Талиб, двоюродный брат и зять Пророка Мухаммада, духовный глава шиитов, «как и его 11 преемников, имамов, все, за исключением одного …, — рассказывает В. Машков, — погибли насильственной смертью — в борьбе с суннитами. Теперь эти имамы почитаются святыми мучениками за веру, и к их, рассеянным по Месопотамии, могилам шииты стекаются со всех концов мусульманского мира».

Среди 80 000, в среднем, ежегодно прибывающих в Месопотамию паломников-шиитов «число русскоподданных не превышает … 2000 человек. Так, в 1895 г. общее число поклонников-шиитов всех наций достигло 80 793 чел., в том числе персов — 73 170 чел., индусов — 5700 чел. и русскоподданных — 1925 чел. (2,3 %)».

Путь из России до Багдада пилигримы преодолевают за 40–60 дней. Возвращаются назад после месячного пребывания в Священных городах. Получается, что на совершение паломничества у мусульман-шиитов из России уходит от 4 до 5 месяцев.

В 1895 г. наибольшее количество паломников-шиитов из России, согласно сведениям, содержащимся в записке В. Машкова, пришлось на Бакинскую (1381 чел., 70, 5 %), Эриванскую (251 чел., 13,1 %) и Елисаветпольсую (213 чел., 11,1 %) губернии, а также на Бухару, Карсскую, Самаркандскую и Дагестанскую области. Пилигримы из России прибывали в Месопотамию «большей частью верхом, на собственных лошадях; число пеших не превысило … и 13 %».

Примерно 3/4 всех паломников-шиитов из России, указывает в записке В. Машков, составляют бакинцы. «Представителей привилегированных классов среди них практически нет. Много состоятельных сельчан из числа владельцев нефтеносных земель в окрестностях Баку. Общее число женщин-паломниц — незначительное (70–75 человек в год); больше половины из них опять-таки приходится на Бакинскую губернию».

Число беспаспортных паломников среди мусульман-шиитов из России — подавляющее. В 1894 г. таковых было примерно 98,75 %, а в 1895 г. — 70 % (1321 чел.). Объяснением тому — легкость нелегального перехода границы, что подтверждается также вывозом из России тел умерших мусульман-шиитов для погребения в Неджефе и Кербеле. «Среди 11 000–12 000 тел умерших, ежегодно привозимых из-за границы для захоронения в Святых местах шиитов в Месопотамии, около 500 приходится на долю Закавказья».

Шииты-паломники из Дербента, Баку, Сальян, Кубы, Шемахи и Елисаветполья, уточняет В. Машков, переходят границу с Персией у села Гюльваз, что в 3 часах от границы, с помощью «местных пограничных проводников»; а пилигримы из Шуши, Нахичевани, Ордубада, Эривани — через село Агсахлар.

«Руководителями всего шиитского мира, — говорится в донесении В. Машкова от 16.02.1898 г., — являются муджтахиды [авторитетные законоведы, имеющие право выносить самостоятельное суждение по религиозным и правовым вопросам]. Люди они — высоконравственные. Несмотря на огромные богатства, стекающиеся к ним в виде подаяний и находящиеся в их бесконтрольном распоряжении, образ жизни они ведут аскетический, отдаваясь исключительно служению своей пастве».

Можно смело утверждать, делится своими соображениями В. Машков, что власть в шиитской Персии, через которую проходят паломники-шииты из России, направляясь в Месопотамию, «находится в руках не шахского режима, а духовенства … Истинными законодательными центрами для Персии являются Неджеф и Кербела».

Рассказывая о пожертвованиях шиитов, В. Машков замечает, что та их часть, которая поступала от индийских шиитов (организованно, через английское консульство в Багдаде), использовалась британцами и на содержание «нештатных английских консульств в Неджефе и Кербеле». Более того, случалось, что кое-что из этих пожертвований некоторыми английскими служащими «бессовестно присваивалось». Самый громкий скандал, связанный с «хищением пожертвований», разразился в 1876 г., когда «в Кербеле умерла некая индийская принцесса, вдова владыки города-княжества Лакноу [располагается на северо-западе страны], оставившая своей малолетней дочери большое наследство — одних только драгоценностей на 300 000 фунтов стерлингов». Так вот, «из этих 300 000, — пишет В. Машков, — служивший здесь английским генеральным консулом полковник Никсон, в сообществе с двумя набобами [быстро разбогатевшими людьми], присвоил себе разных вещей на 200 000». Скандал случился громкий; полковника со службы уволили.

Русский генеральный консул в Бомбее Василий Оскарович фон Клемм сообщал о попытках англо-индийских властей использовать многотысячное паломничество из России в политических целях. Информировал Санкт-Петербург о том, что «наши паломники-мусульмане подвергались в Индии враждебному влиянию» (70); что довольно частое представление английскими компаниями бесплатных билетов русскоподданным паломникам на пароходы до Бомбея из Аравии едва ли можно было объяснить желанием английских чиновников «оказать бескорыстную любезность русским богомольцам» (71). В самой Индии паломникам, возвращавшимся в Россию, выдавались даже, как следует из его донесений, бесплатные билеты для проезда по индийским железным дорогам. «Особое внимание уделялось при этом бухарцам» (72).

Опережая ход повествования, скажем, что неурегулированность хаджжа и попытки Англии использовать паломничество мусульман в качестве инструмента в противоборстве с Россией в Азии побудили российское Министерство иностранных дел тщательно изучить данный вопрос и в 1911 г. войти в правительство с предложением о проведении специального межведомственного совещания. Такое совещание состоялось, 8 июня 1911 г. (73). Решения, принятые на нем, обращали внимание российских дипломатических миссий в Джидде, Басре, Багдаде и Константинополе, а также властей на Кавказе и в Средней Азии, на необходимость устранения «обдирательств паломников» и злоупотреблений с билетами и паспортами. Все это должно было поднять престиж российского правительства не только среди мусульман России, но и мусульманского мира в целом; показать, что русское правительство должным образом заботиться о своих подданных-мусульманах. Такой подход, как полагали в Санкт-Петербурге, мог бы также сыграть роль своего рода противовеса «панисламистским устремлениям Турции и честолюбивым замыслам англичан в Средней Азии» (74).

Российское консульство в Джидде было одним из главных источников информирования Санкт-Петербурга, о событиях, происходивших на Аравийском полуострове. Донесения, поступавшие из консульства, давали неплохое в целом представление о политической обстановке на полуострове, деятельности там Англии и Турции. Вместе с тем, явно просматривалась нехватка информации о планах и настроениях мекканских кругов. В этих целях и для «полного ознакомления с недоступными для европейцев Священными землями ислама … желательно и крайне полезно было бы, — уведомлял МИД консул Александр Дмитриевич Левитский, — хотя бы временное (на 5–10 лет) назначение консулом в Джидду мусульманина с опытом работы». И уж вне всяких сомнений должность драгомана или секретаря консульства должен занимать мусульманин, хорошо знающий свое дело, писал он. Только «мусульманин может свободно изучать край; посещать подворья, где останавливаются паломники», и беспрепятственно совершать поездки в Мекку и Медину (75). К такому мнению, которое разделял и посол России в Константинополе, в Петербурге, судя по всему, прислушались. И в 1894 г. драгоманом в Джидду был назначен, как уже говорилось в этом разделе исследования, татарин Шакирджан Ишаев, «вольнонаемный переводчик ташкентской городской Думы» (76).