Роман фон Раупах - Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

Об этой буржуазии, ставшей оруженосцем, коллективным Санчо-Пансо, благородного рыцаря печального образа, генерала Деникина, последний пишет: «Когда проходите мимо бездонной могилы погибшей от большевиков русской буржуазии, по существу русской интеллигенции, снимете шапку над ней… Оставшаяся в живых буржуазия была побеждена. Часть ее уходила в районы белых армий, другая, преимущественно крупная банковская и торгово-промышленная знать, к которой большевики относились почему-то с наибольшим терпением, шла в эмиграцию, третья, впитавшая в себя идею „буржуазного интернационализма“ с большой легкостью принимала подданство и меняла его в любом новообразии, отколовшемся от рук русской державы. Четвертая шла на службу к советской власти, составив многочисленный кадр „спецов и чиновничества“, только терпимых слуг нового режима, пятая, едва ли не наибольшая, обратилась в люмпен-пролетариат».

Если бы к этой оценке удельного веса русской буржуазии, данной генералом Деникиным, прибавить замалчиваемую им позорнейшую деятельность той группы ее, которая ушла в «район белой армии» то, спрашивается, какая же из перечисленных им пяти групп схоронила своих родственников в этой бездомной могиле, над которой рекомендуется благоговейно снять шапку, и не больше ли жизненной логики в жестоком решении большевика Лациса: «Мы истребляем буржуазию как класс».

Выбора не было. Надо было либо казнить и идти вперед, либо уговаривать и откатываться назад.

В начале 1919-го года, когда обсуждалось избрание главного направления, — генерал барон Врангель предложил царицынское, рассчитывая соединиться с войсками Колчака и совместными силами начать общее наступление на Москву. Главнокомандующий генерал Деникин предпочел одновременно движение и на Царицын и на Донской район и ведение операции на Царицын поручил генералу Врангелю. К весне 1919-го года белые заняли почти весь Крым, Царицын, Харьков, Полтаву и Екатеринослав. Но успехи эти, при огромной растянутости фронта и отсутствии резервов внушали серьезные опасения, и барон Врангель вновь предложил сконцентрировать главные силы у Царицына, и прорвать этим ударным кулаком красный фронт, взять Саратов и наступать на Москву. План этот был отвергнут, и белые силы стали одновременно наступать: на Киев и Одессу, на Курск и Воронеж, и от Царицына на Саратов. В августе были заняты Одесса и Киев, в октябре — город Орел. Получалось впечатление, что сопротивление большевиков окончательно сломлено, но впечатление это оказалось ошибочным. Пренебрегая продвижением белой армии от Харькова на север, большевики сосредоточили все, что могли к Саратову и обрушились на армию Врангеля, которую и отбросили к югу. Этот успех позволил красному командованию сосредоточить главные силы против центральной армии генерала Май-Маевского, которая под их натиском очистила Харьков и начала отступление.

О состоянии этой армии, принятой после смещенного генерала Май-Маевского генералом бароном Врангелем, последний доносил Главнокомандующему: «Беспрерывно двигаясь вперед, армия растягивалась, части расстраивались, тылы непомерно росли. Расстройство армии увеличилось еще и допущенной командующим армией генералом Май-Маевским мерой „самоснабжения“ частей. Сложив с себя все заботы о довольствии войск, штаб армии предоставил им довольствоваться исключительно местными средствами, обращая в свою пользу всю захваченную добычу. Война обратилась в средство наживы, а довольствие местными средствами в грабеж и спекуляцию. Каждая часть старалась захватить побольше. Бралось все, а что не могло быть использовано на месте, отправлялось в тыл для товарообмена, и обращалось в денежные знаки. Подвижные запасы войск достигли гомерических размеров, некоторые части имели до двухсот вагонов под своими полковыми запасами. Огромное число чинов обслуживало тыл. Целый ряд офицеров находился в длительных командировках по реализации военной добычи частей для товарообмена и т. п. Армия развращалась. В руках тех, кто так или иначе соприкасался с делами самоснабжения, оказались бешеные деньги, неизбежным следствием чего явились разврат, игра и пьянство. К несчастью, пример подавали некоторые из старших начальников, гомерические кутежи и бросание денег которыми производилось на глазах всей армии».

В середине октября 1919-го года большевики перешли в общее наступление, направляя свой главный удар так, чтобы разобщить казачьи армии от Деникинских и отделить казаков от белых. Выполнение этого плана привело к встречным боям, развернувшимся в генеральное сражение на всем протяжении между Десной и Азовским морем. Сражение это и решило участь всей кампании.

К концу ноября красные взяли Киев, и конница Буденного 66 , отбросив казаков за Дон, врезалась клином между ними и армией Деникина. Обходимые с флангов, белые войска безостановочно отступали, теряя свою артиллерию и обозы, и, хотя после прорыва у Купянска, Буденный захватом всего Донецкого бассейна угрожал отрезать отходившим войскам пути отступления, в штабе генерала Деникина продолжали утешаться тем, что противник выдохся, и лошади у Буденного измотались.

Но красные, положив в основание всей компании план «разъединения», преследовали его с огромным упорством. По численности их войска (40 000–50 000) уступали белым, но дух последних был потерян. Их конные массы, превосходившие красных иногда в два-три раза, не верили в свои силы, избегали боя, и бросая армию, понемногу сливались с общим человеческим потоком в образе вооруженных отрядов, безоружной толпы и табора беженцев. Всякие расчеты, планы, комбинации разбивались об эту стихию. Фронт откатывался неудержимо назад, части окончательно вышли из повиновения и быстро стали прокладывать себе путь к морю.

Конец белого движения, начавшегося героическим Ледяным походом, производил потрясающее впечатление.

В дни эвакуации, в Новороссийском порту сходились волны беженцев со всей территории, занятой белыми войсками. Сюда кинулось все, что примазавшись к идейной по началу борьбе, занималось спекуляцией и мародерством, и теперь спешило укрыться в безопасные места. Тут можно было наблюдать множество тех беженцев, которые в мехах и бриллиантах украшали собой впоследствии лучшие заграничные отели.

«Гнусное зрелище, — пишет Г. Раковский, — представлял из себя в это время Новороссийск, где за спиной агонизировавшей армии скопились десятки тысяч людей, из которых большая часть была вполне здорова и способна с оружием в руках отстаивать право своего существования. Тяжко было наблюдать этих безвольных, дряблых представителей нашей либеральной, консервативной, совершенно обанкротившейся интеллигенции, эту потерпевшую крушение буржуазию, сотни генералов и тысячи офицеров, озлобленных, разочарованных, и проклинающих всех и вся». И те, которым награбленные деньги или счастливая случайность помогли получить место на увозившем эмигрантов пароходе, сохранили свой бездушный и отвратительный эгоизм и на пути к изгнанию.