Роман фон Раупах - Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

Беспощадный диктатор, стоящий на почве реальной действительности, лучше носителя самых высоких идей, вечно мятущегося в поисках за такими благами, которые неосуществимы.

В одной из своих речей Муссолини 87 сказал, что есть много опасных вещей: бенгальский тигр, очковая змея, разносящий малярию комар anopheles, но нет на свете ничего опаснее власти в руках мечтателя.

Николай II, посылавший эскадру Рожественского на верную гибель, потому, что святой Серафим Саровский предсказал заключение мира с Японией в Токио; Милюков, призывавший со своего балкона к войне до победного конца в то время, когда солдаты открывали фронт неприятелю, и толпы дезертиров заливали всю страну; Сазонов, вещавший как олимпийский бог о мессианстве России; Керенский, похвалявшийся бескровной революцией и наивно веривший в возможность таковой; адмирал Колчак и генерал Деникин с их неосуществимой мечтой о восстановлении великой, единой и неделимой России — все это только разновидности одного и того же типа. Тоже ужасающее безмолвие, те же необузданность фантазии, полное непонимание обстановки, прятанье правды, одурманивание себя нелепым оптимизмом, и тот же конечный результат: гибель собственного начинания, распад государственности и полная анархия.

Сколько горькой правды в наблюдение Альберта Тома 88 : «Я видел в России много людей легкомысленных, не меньше глубокомысленных, но то, что мы, французы, называем justesse de l’esprit, то есть здравый смысл, отсутствует у русских поголовно».

Генерал Деникин еще не имеет своего биографа, но автопортрет его глядит на читателя с каждой строчки его многотомных «Очерков смуты».

16-го июня 1917-го года на историческом заседании в ставке, обсуждая меры к спасению страны, он, указывая на одну из них — измену союзникам и заключение сепаратного мира, сказал: «Есть еще путь, путь предательства. Он дал бы временное облегчение истерзанной страны нашей, но проклятие предательства не дает счастья. Я знаю, что в некоторых кругах такое прямолинейное исповедание моральных принципов в политике встречает осуждение и там говорили, что подобный идеализм неуместен, что интересы России должны быть поставлены превыше всякой „условной политической морали“, несмотря на это, я остался убежденным сторонником честной политики. Другую политику надо было делать другими руками… менее чистыми».

Честность и доблестность свои генерал действительно сохранил до конца и в то время, когда разбитые войска быстро разлагались, самостоятельно прокладывали себе путь к морю, и роль генерала Деникина была уже окончена, он в последнем своем наказе-манифесте писал: «Единая, великая и неделимая Россия. Борьба с большевиками до конца». «Союзникам за помощь ни пяди русской земли».

Благородные строки эти вызывают чувства, навеянные на поэта Гейне романом Сервантеса. «Сердце мое надрывалось, — пишет поэт, — когда оглушенный, измятый Дон-Кихот, лежа на земле и не поднимая забрала, болезненным голосом воскликнул: „А все-таки Дульцинея прекраснейшая из женщин, а я несчастнейший из рыцарей. Не подобает однако, чтобы мое бессилие разрушило эту истину. Ударьте же рыцаря копьем, и отнимите у меня жизнь“». Увы, этот рыцарь, победивший храбрейшего и благороднейшего Дон-Кихота, был переодетый цирюльник. Увы, прекраснейшая Дульцинея была кривая и безобразная Альдонса. Жизнь победила мечту, действительность рыцаря печального образа. В ней он ничего не изменил, и она насмеялась над ним.

Дон-Кихот апостол — благо для людей, Дон-Кихот вождь — их гибель.

13-го июня 1913-го года в Тифлисе кассир отделения Государственного банка, получив в почтамте присланный из Петербурга пакет с 350 000 рублей отвозил эти деньги в банк. Фаэтон, в котором он ехал, сопровождался экипажем с вооруженными винтовками стражниками, и эскортировался взводом казаков.

Когда кортеж проезжал по самой центральной улице города, с крыши дома, находившегося вблизи дворца наместника в него была брошена бомба, такой силы, что стекла дворца и прилегающих к нему зданий разлетелись вдребезги. Силой взрыва кассир и сидевший с ним банковский чиновник были выброшены на мостовую, а обломки их экипажа уцелевшие лошади, понесли по улице.

Вторая бомба, брошенная уже с тротуара, убила лошадей, и тогда к остаткам изломанного кузова подъехал на пролетке молодой офицер, взял находившийся там портфель с деньгами и, стреляя все время из револьвера, уехал.

Эту политическую экспроприацию, как тогда называли этого рода дела, организовал и осуществил Сталин. Изготовленные в Финляндии бомбы Ленин прислал ему в Тифлис через кавказца по прозвищу Камо 89 . Первый снаряд с крыши сбросил сам Сталин, Камо же был тем переодетым офицером, который взял из обломков экипажа портфель с деньгами.

Вся полиция края была поставлена на ноги, но ей не удалось ни раскрыть дела, ни разыскать денег. Последнее было действительно делом нелегким, так как все содержимое похищенного пакета в первую же ночь оказалось запрятанным под обивку мягкой мебели, стоявшей в служебном кабинете директора тифлисской метеорологической станции 90 , и ученый муж, не подозревавший, конечно, тайны своего дивана, еще долгое время спустя безмятежно проводил на нем часы служебных перерывов. Из этих сумм ни Сталин, ни Камо ничего себе не присвоили, а когда партия их израсходовала, Камо организовал недалеко от Тифлиса новую экспроприацию казенных денег. Она не удалась, стоила семи человекам жизни, а сам Камо, схваченный казаками, был приговорен военно-окружным судом к смертной казни.

Счастье, однако, улыбнулось ему и на этот раз. Военным прокурором кавказского суда в то время был генерал Голицинский 91 , принципиальный противник смертной казни, он умышленно задержал приведение приговор в исполнение и, воспользовавшись исполнявшимся трехсотлетием Дома Романовых, исхлопотал Камо замену казни двадцатилетней каторгой. Февральская революция вернула его из Сибири, и во время гражданской войны Сталин поручил ему организовать в тылу Деникинской армии террористическое выступление. Но судьба, дважды избавлявшая Камо от верной смерти, теперь ему изменила. На улице в Тифлисе на него наехал и раздавил насмерть грузовой автомобиль.

Сталин вышел из семьи тифлисского сапожника, и по настоянию своего отца, желавшего сделать из него священника, учился в богословской семинарии. Когда ему минуло 19 лет, он оставил школу, вошел в революционную партию социалистов и после раскола в ней присоединился к группе большевиков.

За революционную деятельность его ссылали в Сибирь шесть раз. Смелостью и огромной волей он возвращал себя свободу и с упорством фанатика тотчас же становился опять на старый революционный путь, неизменно приводивший его через некоторое время к новой ссылке.