Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

При этом Святополк или его родичи вовсе не пренебрегали престижем «матери городов русских». В последние годы своего правления он велел возвести одну из самых пышных киевских церквей — Св. Михаила «Златоверхого», украшенную мерцающими мозаиками и с позолоченными куполами. [609] Лазарев В. Н . Михайловские мозаики. М., 1966. Кроме того, нельзя забывать, что сама «Повесть временных лет» была задумана и составлена киевскими монахами в основном при Святополке или вскоре после окончания его правления. Высший статус, честь и богатство Киева были неоспоримы. В частности, номинальные митрополии — Черниговская и Переяславская, вероятно, снова превратились в это время в рядовые епархии. Духовная и материальная культура шла из Киева, но политическая культура, созревшая в период правления Святополка, придавала больше важности сплоченности и взаимной ответственности в рамках ближнего круга династии, чем исключительности авторитета киевского князя.

Как представляется, в отношении рассматриваемого времени можно скорее говорить о становлении политической культуры, чем о сложившейся политической системе. Конечно, в политической жизни были вполне устойчивые черты, такие как принцип законности правления только членов династии, принцип раздельного или совместного наследования, принцип предпочтения старшинства. Но по мере роста семьи политическая география и родственные связи становились все сложнее и запутаннее, и, обратившись к обычаю, теперь можно было найти только общие указания, но не конкретные выходы из той или иной ситуации. Возникло слишком много переменных величин: верховенство Киева вступало в противоречие с неприкосновенностью братних уделов; перераспределение земель противоречило принципу отчины, так что вставала проблема последствий перераспределения для прав на отчину будущих поколений, особенно во внешнем круге; обострялся вопрос о месте в династической иерархии потомков княжеских сыновей, умерших прежде отцов и старших братьев. Во многих случаях прецеденты либо вообще отсутствовали, либо они были неоднозначны. Приходилось не столько следовать готовому рецепту, сколько вырабатывать новый и находить для него обоснование в прошлом. Случалось, что в ближнем круге одновременно правил один князь, двое или трое, и этому не придавалось идеологического значения.

В силу оппортунизма, вызывавшегося прагматическими соображениями, реальный механизм власти оказывался более гибким, чем это изображали летописцы. Принцип старшинства был подвержен политическому манипулированию, так что он не был простым отражением родословного древа. Ни один из летописцев, столь склонных к морализаторству, даже не вспоминает после смерти Ярослава о старшинстве его брата Судислава, не задумывается над неопределенностью в порядке старшинства между Олегом Святославичем и его братом Давыдом, не удивляется тому, что в последнем десятилетии XI в. и в первом десятилетии XII в. Владимир Мономах числится в списках князей выше Олега Святославича, несмотря на то, что Владимир признал права последнего на Чернигов, как и тому, что вступление Мономаха на киевский престол после смерти Святополка явно не мотивировалось старшинством. [610] Abt Daniil . Wallfahrsberichte. S. 140. Cp. представление о довольно четкой системе старшинства: Янин В. Л . Межгосударственные отношения в эпоху Мономаха и «Хождение игумена Даниила» // ТОДРЛ. 1960. T. 16. С. 112–131; см. также: Dimnik М . The Dynasty of Chernigov. P. 213–217.

Правление Святополка Изяславича легко недооценить. Его часто не замечают в густой тени, отбрасываемой прославленными именами тех, кто стали героями эпоса и попали в церковную, имперскую, национальную мифологию. Это и Владимир Святославич, крестивший Русь, и Ярослав с его знаменитым городом, заново основавший династию, и Владимир Мономах, неутомимый воитель, увековечивший себя покровительством летописанию и собственными сочинениями. Святополка не слишком хвалят уже в самых ранних источниках, а последующие комментаторы склонны некритически заимствовать такое отношение к нему у предшественников. Однако нельзя забывать, что за такими оценками стояла предвзятость летописцев, лояльных к своему патрону — Владимиру Мономаху, который, вместе со своим потомством, оттеснил род и имя Святополка на обочину династической истории. [611] Об оценках Святополка см. ниже. Часто их воспринимают некритически, например: Vernadsky G . Kievan Russia. Р. 92–94; Толочко П. П. Древняя Русь: Очерки социально-политической истории. Киев, 1987. С. 99–100.

На самом деле двадцатилетнее правление Святополка оставило глубокий след в истории. Рубеж XI и XII вв. стал временем появления на Руси той политической культуры, которая скоро стала восприниматься как окончательная модель. Когда впоследствии на Руси оглядывались назад в поисках общих принципов и политических приемов, обеспечивающих надежный порядок, безопасность и процветание, то редко извлекали на свет Божий формулу «единовластия». Вместо этого в политическом дискурсе подчеркивалась важность коллективных действий, совместной заботы о судьбе земель, единства правящего рода, взаимных обязательств, освященных крестоцелованием. Идеи, еще нечетко выраженные в завещании Ярослава, начали более определенно оформляться в культе Бориса и Глеба, получили развитие на страницах «Повести временных лет», ярко проявились на съезде в Любече в 1097 г. и были подкреплены на серии княжеских сборов и в совместных начинаниях, имевших место в последующие годы. В этом смысле более красноречивым и дающим больше пищи для размышлений кажется перечень не героев эпохи, а ее злодеев: Святополк Владимирович «Окаянный», Всеслав Полоцкий по прозвищу «Волк» или «Волхв», Олег Святославич, прозванный «Гориславичем». Их злодейство состояло не в том, что они противостояли подлинным героям, и даже не в том, что они совершили великие преступления (пожалуй, кроме Святополка Владимировича). Их считали злодеями потому, что они были виновны в нарушении основ политического порядка, самой сути политического устройства земель русов — они посягнули на братское единство и сплоченность.

Вот здесь и лежат корни стойких заблуждений. Любечский съезд оказался чрезвычайно плодотворным. На нем была выработана схема, позволявшая мирно сосуществовать князьям ближнего круга в районе среднего течения Днепра, а также разрешать споры между князьями все более расширяющегося внешнего круга, которые сидели на западных и северо-восточных землях. Благодаря этой встрече старшие князья наконец смогли справиться с одолевавшими их половцами и обезопасить границы со степью. Еще одним ее следствием стал синтез династических обычаев с плодами тактических импровизаций и практикой христианской церкви. Но все же Любечский съезд, как и завещание Ярослава, представлял собой отклик на текущий момент, а не «конституционные» устои династии. Это был способ справиться с трудностями, опыт временной политики сдерживания, но как только династия расширилась еще немного, выработанная в Любече схема оказалась не столь уже всеобъемлющей и дальновидной. И если интерес к единству, быть может, еще сохранялся, то единства интересов, пожалуй, уже не было.