Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

В июле 1015 г. (согласно датировке, приведенной в летописи) Ярослав находился не в лучших отношениях с населением своего города — с новгородцами. В ссоре, в результате которой погибло несколько новгородцев, он принял сторону варягов. Но когда Ярославу понадобилась поддержка Новгорода, чтобы собрать армию и идти на Святополка, он изменил подход. Он обратился к этим беспокойным новгородцам со словами: «О, люба моя, дружина», — и те в ответ пообещали драться за него, хотя их «братия» и погибла. Эта история некоторыми чертами напоминает рассказы о Святополке и жителях Киева и Вышгорода: здесь и там местных жителей призывают в дружину по особому случаю; понятие «дружина» приобретает расширительное значение, включая в себя горожан; [390] ПВЛ. Т. 1. С. 95; ср. НПЛ. С. 174. соответствующие группы горожан выступают как единое целое, единство которого выражается в терминах родства; они соглашаются служить князю лишь по договоренности, а не оказывают ему безоговорочную поддержку; а главное — верность горожан достается князю не даром, ведь и новгородцы, как, в случае со Святополком, киевляне и вышгородцы, рассчитывают получить плату за службу (правда, Святополк раздавал дары заранее, а Ярослав расплатился с новгородцами из военной добычи). [391] НПЛ. С. 175. Путь к «сердцу» горожанина лежал через его карман. Это была самая настоящая вербовка новобранцев, а не призыв выполнить личные обязанности подданных.

Насколько же широка была реальная база для такой вербовки? В начале XI в. возможности князя вербовать горожан в дружину были еще довольно ограниченными. Позже, когда города появились во множестве, а династия шире распространила свою власть, князь уже мог посылать за войском в несколько городов, находившихся под его покровительством. [392] См., например: ПВЛ. Т. 1. С. 169, где рассказывается, как Мстислав, сын Владимира Мономаха, собирает дружину в Новгороде, Ростове и Белоозере. А в 1010-е – 1020-е гг. было еще мало городов, на которые можно было рассчитывать. Источники сообщают, что каждый князь собирает войско только в одном городе. Некоторые исследователи утверждают, что база для вербовки была не такой уж ограниченной, так как набор в городе распространялся также и на его обширную сельскую округу, что крестьяне — усилиями горожан — были организованы в боевые единицы и что существовали, по сути дела, «народные армии». [393] Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 185–215. В источниках боевые отряды иногда описываются в общих терминах этнической принадлежности, а не по происхождению из того или иного города: в 1018 г. Ярослав пошел на Болеслава, «совокупивъ русь, и варягы и словѣнѣ», а в 1024 г. войско Мстислава состояло из его дружины и северян. [394] ПВЛ. Т. 1. С. 96, 100. Нередко летописцы пользуются довольно неопределенным выражением, сообщая, что князь собрал много «воев». Подразумевает ли это понятие новобранцев из сельской местности? Скорее всего, нет. Наиболее вероятное толкование сводится к тому, что «русь» Ярослава состояла либо из киевлян, либо из его собственных дружинников, его «варягы» — это заморские наемники, а «словѣнѣ» — не кто иной, как бывшие сначала беспокойными «новгородци». Точно так же и «северяне» Мстислава — это люди, набранные в Чернигове. Термин же «вой» — слишком неопределенный, чтобы можно было строить на нем какую-то теорию относительно социальной базы для вербовки воинов.

Столь же скудны и данные археологии, касающиеся вооружения сельских жителей. Хотя обсуждался вопрос о том, могли ли рабочие топоры использоваться как боевые, нет никаких серьезных указаний на существование у крестьян оружия ни в начале XI в., ни вообще в домонгольский период. [395] Кирпичников А. Н . Древнерусское оружие. М.; Л., 1966–1973. Т. 1–4. (АСССР САИ. Вып. Е1–36). Конечно, нельзя утверждать, что крестьян никогда не заставляли воевать, или (что правдоподобнее) участвовать в тыловом обеспечении воинских отрядов, или (что правдоподобнее всего) помогать в обороне города, куда они спешили скрыться при нападении врага. [396] О применении крестьян при обороне города см.: Назаренко А. В. Немецкие латиноязычные источники IX–XI вв. С. 201–202. Автор ссылается на слова Титмара: «ех fugitivorum robore servorum» ( Thietmar VIII.32). Впрочем, следует обратить внимание на единичное, но наводящее на многие размышления упоминание о смердах, награжденных Ярославом после битвы при Любече: НПЛ. С. 15, 175. Но ни письменные, ни археологические источники не подтверждают мнения о том, что в сельской местности регулярно набирали воинов. В этом смысле преимущества более густонаселенных районов заключались не в том, что деревни напрямую служили источником воинской силы, а в том, что они могли служить базой снабжения для крупных городов. Однако суть этого вопроса выходит за рамки чисто военной истории: в дискуссии о воинском наборе в сельской местности отражаются различные концепции социального, политического, экономического и административного устройства земель русов. Позже мы вернемся к этим достаточно широким проблемам и рассмотрим их под несколько иным углом.

Нам трудно оценить численность вооруженных сил в рассматриваемый период, потому что в источниках редко указываются конкретные цифры, и еще реже они бывают надежными. Тем не менее, имеющиеся данные достаточно хорошо согласуются друг с другом, и на их основании можно предположить, что крупные города in extremis могли выставить воинов в пределах нескольких тысяч для дальних походов и гораздо больше для оборонительных действий, когда нужно было занять оборону на стенах. Так, сообщается, что в 1015 г. Ярослав выступил на юг с тремя тысячами новгородцев. [397] НПЛ. С. 175. Ср. в рукописях «Повести временных лет», где приведены ошибочные цифры — соответственно 40 и 40 000: ПСРЛ. Т. 1. Стб. 141; ПСРЛ. Т. 2. Стб. 128. В 1068 г. его сын Святослав, судя по всему, собрал в Чернигове трехтысячную дружину. [398] ПВЛ. Т. 1. С. 115. В 1093 г. князю Киевскому было сказано, что поскольку для похода в степь ему понадобится свыше восьми тысяч войска, то ему придется объединиться с другими князьями, так как собственных его ресурсов недостаточно. [399] Там же. С. 143. Нестор, писавший «Чтение» о Борисе и Глебе в конце 1070-х — начале 1080-х гг., утверждал, что Борис водил в степь на печенегов «до 8 тысящь воинов». Более надежные источники сообщают лишь, что у Бориса была дружина Владимира, но цифра, приведенная в «Чтении», подтверждает, что в конце XI в. именно восьмитысячное войско считалось достаточным для похода против степняков. [400] Жития святых мучеников Бориса и Глеба… С. 10; ПВЛ. Т. 1. С. 90 («дружина… и вой»); ср. Успенский сборник. Стб. 10г.13; Hollingsworth . The Hagiography. P. 13, 102. В 1043 г., когда Ярослав был «единовластным правителем», т. е. в принципе мог поставить в строй больше воинов, чем любой отдельный князь в разобщенной земле после него, он послал войско на Константинополь. Но этот поход закончился тяжелым поражением. В летописи сказано, что уцелело шесть тысяч человек из войска, которое, вероятно, насчитывало свыше десяти тысяч воинов. [401] ПВЛ. T. 1. С. 105; о численности войска в 1043 г. см.: Shepard J. Why Did the Russians Attack Byzantium in 10437 // BNJ. 1978/1979. Vol. 22. P. 157–158. Эти цифры кажутся логичными: один крупный город выставлял около трех тысяч, в объединенный поход в степь шло примерно восьмитысячное войско, а в экстраординарный поход 1043 г. — несколько большее. По сравнению с масштабами обычных стычек между княжескими дружинами это была весьма внушительная сила.