Лев Заборовский - Россия, Речь Посполитая и Швеция в середине XVII в.

Внимательный анализ действий царских властей в конце 1654 — первой половине 1655 г. показывает, что этот факт был ими осознан и оказал существенное влияние на их политику. Не исключено, что в новой обстановке русские дипломаты стали проявлять больший интерес к эвентуальным переговорам со стокгольмским двором. В данной связи обращают на себя внимание два обстоятельства. Еще в сентябре 1654 г. по специальному распоряжению Посольского приказа в Швецию через Россию было пропущено украинское посольство во главе с Даниилом афинянином и представителем Б. Хмельницкого, имевшее целью — о чем знали в Москве — организовать военный союз против Речь Посполитой [418] Грамота о немедленном пропуске посланников получена в Новгороде 12 сентября 1654 г., а 5 октября пришло сообщение, что они поехали из Ругодива в Стокгольм (Шведские дела, 1654 г., № 1, л. 144–145). . Готовность содействовать этой поездке в разгар боевых операций тем примечательнее, что в 1653 и 1655 гг. русское правительство отказалось пропустить украинских посланцев в Стокгольм [419] Воссоединение, т. III, с. 256–287, 304, 314; Документы, с. 418–420, 426–429. . Следовательно, благожелательность, проявленная в 1654 г., приобретает вполне определенную политическую окраску. Другой факт, отмеченный А. С. Каном, — это заметный интерес, вызванный у царских политиков появлением в Москве в январе 1655 г. шведского посланника Уддэ Эдла. Вероятно, с его приездом связывались расчеты на возможность русско-шведских переговоров, что в обстановке польско-литовского контрнаступления на Украине и в Белоруссии и ухудшения там военной конъюнктуры могло казаться еще более желательным [420] Нан А. С. Швеция и начало Первой Северной войны…, с. 137–144. . Видимо, осенью 1654 — в начале 1655 г. царь Алексей Михайлович готов был вступить в контакты со стокгольмским двором для координации действий против Речи Посполитой, отказываясь от прежнего курса на нейтрализацию Швеции. Напомним, что уже с конца 1654 г. русские политики намечали в перспективе вторжение русских армий в собственно Польшу и вместе с тем в январе 1655 г. еще не имели достаточной информации об оперативных планах шведского командования в Польско-Литовском государстве, которые стали проясняться для московского двора примерно с марта 1655 г.

Именно последнее обстоятельство вместе с успешным ходом второй кампании войны с Речью Посполитой принесли новые изменения в русской политике. Официально эта кампания началась 21 марта 1655 г., фактически в апреле-мае велись лишь предварительные операции для подготовки продвижения основных сил, которые постепенно развернули активные и удачные действия в центральной Белоруссии и на Украине с июня 1655 г. Особенно быстро и широко оперировали русские войска в Белоруссии и Литве в июле-августе 1655 г., заняв Минск, Вильно, Ковно, Гродно и выйдя к Неману [421] Мальцев А. Н . Россия и Белоруссия…, с. 86–92, 95–98. . Эта поспешность явно была связана с полученными царским командованием в конце июня — начале июля 1655 г. бесспорными данными о предстоящем вскоре вторжении шведских армий не только в польскую Лифляндию, но и в Литву, а затем с самим их нападением. Двор Алексея Михайловича планировал скорое продвижение всех своих войск в собственно Польшу. Мысль о марше их к главным польским городам частично сформулирована в грамоте во Псков от 8 июля 1655 г.; 21 июля патриарх Никон писал царю о надеждах на занятие Минска, Вильно и всей Польши, а 8 августа — о расчетах приобрести Вильно, Варшаву, Краков и Польшу целиком; 22 июля в Борисове объявили о походе армий во главе с царем к Вильно и Варшаве, 9 августа в одном письме царя Алексея говорилось о предстоящем в ближайшее время марше к Варшаве [422] Польские дела, 1655 г., № 6, л. 6; Записки/Императорское Русское археологическое общество, отделение русской и славянской археологии, 1861, т. 2, с. 591–592; Письма царя Алексея Михайловича. М., 1896, с. 42; Мальцев А. Н . Россия и Белоруссия…, с. 91. . Если учесть ту немалую информацию о планах Карла X в Речи Посполитой, которой располагал Посольский приказ, то все эти действия и намерения получали явное антишведское звучание: русские политики бесспорно желали максимально ограничить приобретения шведских феодалов в Польско-Литовском государстве.

В данной связи заслуживают внимания и некоторые факты из сферы дипломатии. Прежде всего это неудавшееся русское посольство в Гданьск. Еще до начала Первой Северной войны, 22 июня 1655 г., была составлена царская грамота жителям города. В ней содержалось предложение принять русское подданство, причем имевшуюся в первоначальном тексте формулировку о «вечном подданстве» заменили на менее обязывающую — «подданство». Взамен давалось обещание утвердить все имевшиеся у Гданьска права. Для конкретных переговоров в царский лагерь приглашались «лучшие люди». Грамоту должен был передать специально для этой цели выбранный посадский человек из Пскова, причем пробраться в Гданьск ему надлежало тайно, в качестве купца, но вручить грамоту публично, «не тайным обычаем» [423] Польские дела, 1655 г., № 6, л. 1–11; Шведские дела, 1655 г., № 1, л. 152. . Бесспорно, данную попытку договориться с гданьским магистратом следует рассматривать в рамках войны между Россией и Речью Посполитой. Но охарактеризовать ее только так будет совершенно недостаточно, необходимо еще учесть довольно значительную информацию, полученную Посольским приказом в первой половине 1655 г., о шведских планах блокады или даже захвата Гданьска и важности, которую им придавал стокгольмский двор. В такой связи намеченная Посольским приказом акция приобретала совсем иной характер. В самом деле, в конкретной обстановке конца июня 1655 г., когда шведские войска стояли у порога Речи Посполитой, обещанная Гданьску защита имела в виду прежде всего именно их. Русские дипломаты довольно искусно подошли к своей задаче: выбрав более гибкую формулу о «подданстве» вместо «вечного подданства», т. е. прямой инкорпорации в состав России, они сохранили возможность дальнейших переговоров на достаточно широкой базе, вплоть до заключения временного соглашения о гарантии независимости города. В сущности даже простое появление в Гданьске русского посланца и намеченное публичное сообщение о привезенных им предложениях, предусматривавших новые контакты, крайне затрудняли любые враждебные действия шведских феодалов против города, ибо тогда царские власти вполне могли квалифицировать их как недружественные и по отношению к России.

Таким образом, ясна и антишведская направленность обращения к Гданьску. Это был ловкий, но несколько запоздалый ход, тем более что соответствующую грамоту в Псков направили лишь спустя две недели, 8 июля. Для данной миссии там выбрали Никиту Иевлева, одного из представителей верхушки псковского посада, тесно связанного как с внутренней, так и с прибалтийской и шведской торговлей [424] Русско-шведские экономические отношения в XVII в.: Сб. документов. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960, с. 249, 324, 334; Чистякова Е. В . Псковский торг в середине XVII в. — Ист. записки, 1950, № 34, с. 210, 224, 226. . Он выехал в Ригу 23 июля, а 14 августа и 4 сентября сообщил, что пробраться в Гданьск ни сушей, ни морем невозможно из-за шведских и бранденбургских войск и морской блокады города, и потому вернулся назад. Этот эпизод подтверждает тезис о стремлении русских политиков в июне — сентябре 1655 г. насколько возможно помешать успехам шведских феодалов в Речи Посполитой.