Саймон Рабинович - Права нации: Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Несмотря на общее разочарование в политике, наступившее после революции 1905 года, некоторые евреи все же надеялись, что правительство позволит им заниматься более фундаментальной культурной работой, чем та, какая была дозволена прежде. В 1908 году в Санкт-Петербурге создается Еврейское литературное общество (ЕЛО), в котором предполагалось обсуждать вопросы еврейской литературы, культуры и общинной жизни; в 1910 году оно насчитывало 850 членов [561]. Работа в обществе велась по-русски, однако свою задачу оно видело в том, чтобы способствовать созданию литературы на идише. Довольно быстро отделения общества открылись по всей империи, и через три года после его создания уже действовало 120 отделений ЕЛО. В том же 1908 году группа известных композиторов, музыкантов и музыковедов основала в Санкт-Петербурге Общество еврейской народной музыки. Оно заявило о себе невероятно популярными концертами, на которых исполнялись литургические произведения, народные песни, хасидские нигуны и клезмерские мелодии в современных оркестровых аранжировках [562]. Первыми членами общества, постоянными гостями на организованных им культурных событиях были представители еврейской элиты Петербурга: общинное руководство, предприниматели, политические деятели — та просвещенная еврейская публика, которая и прежде посещала «концерты-балы» и литературно-музыкальные вечера, на которых еврейские литераторы — тот же Ан-ский или Семен Фруг (1860–1916) — читали свои произведения [563]. Однако наиболее важным событием стало создание в 1908 году дозволенного властями Еврейского историко-этнографического общества (ЕИЭО); оно переживет все запреты царского правительства (да и само правительство). Те же интеллигенты, что стояли у истоков трех этих обществ, в 1908–1913 годах участвовали в подготовке многотомного энциклопедического издания, призванного рассказать как христианскому, так и еврейскому сообществу о российском еврействе как о самостоятельной и цельной нации [564]. Еврейская энциклопедия задумывалась как улучшенная русскоязычная версия американской Jewish Encyclopaedia , однако по мере работы над ней первоначальный замысел претерпел существенные изменения. В предисловии к вышедшему в 1908 году первому тому издатели заявляли, что их задача — ни много ни мало показать, как «судьбы и культурное творчество еврейского народа связаны с цивилизациями почти всех народов» [565].

Как и большинство европейских националистов, Дубнов верил, что историческое исследование способно пробудить национальное самосознание или укрепить его у тех, у кого оно ослабело. Он писал, что «еврейская национальная идея и связанное с ней еврейское национальное чувство» рождаются прежде всего из исторического сознания, из определенного комплекса идей и предпосылок, и потому «от знания истории зависит сила национального самосознания» [566]. В 1888 году он опубликовал в «Восходе» получившую широкую известность статью «Об изучении истории русских евреев и создании русско-еврейского исторического общества», в которой призывал создать Еврейский историко-этнографический комитет в составе уже существовавшего Общества для распространения просвещения между евреями [567]. Справедливости ради следует сказать, что ОПЕ осознавало необходимость изучения истории еще до того, как прозвучал призыв Дубнова [568]. Однако на прошение Максима Винавера об учреждении отдельного Общества (собрания проходили на квартире Винавера) правительство ответило только в 1908 году [569]. В новой еврейской общественной организации преобладали юристы. Кроме Винавера, Брамсона и Слиозберга, на учредительном заседании, состоявшемся 16 ноября 1908 года в Александровском зале Петербургской хоральной синагоги, присутствовали правоведы и историки, в том числе Александр Исаевич Браудо (1864–1924), Григорий Красный-Адмони (1881–1970), М. Г. Сыркин, Л. А. Сев [570]. Еврейские юристы обратились к истории, чтобы найти в ней убедительные правовые аргументы в пользу еврейской эмансипации. Одним из итогов их работы стало многотомное исследование царского законодательства о евреях, преследовавшее двойную цель: убедить царских чиновников и помочь защитникам еврейства [571]. Составленные ими сборники документов и материалов, наиболее значимым из которых был «Регесты и надписи», использовал, в частности, Винавер в Первой думе, чтобы показать продолжительность еврейского присутствия в России и всю тяжесть законодательной дискриминации российского еврейства [572].

Однако в ЕИЭО состояли не только юристы, и цель ЕИЭО не ограничивалась сбором правовых документов. Общество свидетельствовало о пробуждении национального самосознания в среде либералов подобных Винаверу, для которых работа с историческими источниками оказалась одновременно причиной и следствием: погружение в историю вело к национализму, а он, в свою очередь, подпитывал интерес к национальной истории. Таким образом, создатели ЕИЭО, ни один из которых, если не считать Дубнова, не определял себя политически как националист, с самого начала осуществляли несомненно национальную миссию [573]. Общество учреждалось, чтобы содействовать культурному возрождению российского и восточноевропейского еврейства посредством создания и осмысления исторических основ еврейского самосознания, и его основатели говорили об этом вполне открыто [574]. Так, в прочитанном на втором заседании Общества докладе «Процессы гуманизации и национализации в новейшей истории евреев» Дубнов прослеживал зарождение еврейского национального самосознания, анализировал, как формировалась позиция противников национальной автономии евреев в Центральной и Восточной Европе, но главное — приводил прямые и косвенные доказательства необходимости диаспорного национализма [575]. Признавая, что надежды на революцию в 1905 году не сбылись, он тем не менее утверждал: «Во всяком случае, из истории не вычеркнешь этого факта огромной важности: что половина всей диаспоры в практической борьбе за свои человеческие и гражданские права прокламировала себя нацией, наравне с другими национальными группами в Российской империи» [576]. А в речи, произнесенной на открытии ЕИЭО, он однозначно связывал его возникновение с пробудившимся в России «духом общественности» и распространением национального самосознания, хотя и сомневался, что одна только общественная работа способна спасти нацию. Призывая собравшихся задуматься над последствиями потерпевшей крах революции, он риторически спрашивал: «…До того ли нам теперь, когда свирепствует злейшая из всех бывших политических реакций, когда после подъема нашей народной энергии в годы освободительного движения мы переживаем момент упадка духа, граничащего с отчаянием?» — и напоминал: