Саймон Рабинович - Права нации: Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Но вспомните, господа, одну историческую истину: в жизни здорового народа эпохи политической реакции всегда являются эпохами накопления сил; в такие темные промежутки мы накопляем духовную энергию, чтобы в грядущую освободительную эпоху ее расходовать… Ведь мы призываем не к мертвой науке, не к усыпляющей истории, а к той, которая будет будить мысль и совесть, которая поднимает самосознание, толкает на живое дело… Возникая при таких ауспициях, наше Историко-этнографическое общество вправе рассчитывать на особые симпатии разнородных общественных слоев. И мое горячее желание, чтобы наше новое Общество действительно стало «историческим», чтобы ему суждено было сыграть историческую роль в жизни нашего народа [577].

Не только Дубнов, но и все создатели ЕИЭО видели в нем возможность поднять историческое самосознание народа — и одновременно противопоставить репрессиям общественную деятельность. Начиная с 1908 года ЕИЭО служило обнадеживающим примером сотрудничества между диаспорными националистами и либералами; их явно сближало участие в совместных культурных и общественных инициативах [578]. Историческую секцию ЕИЭО возглавил Дубнов, этнографическую — юрист Михаил Кулишер (1847–1919); недавние непримиримые оппоненты в Союзе для достижения полноправия и Еврейской энциклопедии, теперь они делили обязанности заместителей председателя, которым стал Максим Винавер. В работе ЕИЭО активно участвовали как члены Фолксгруппе, например Лев Штернберг и М. Л. Тривус-Шми, так и состоявшие в Фолкспартей или вскоре вошедшие в нее Перельман, Ан-ский и Цинберг, а также другие известные общественные деятели, в том числе историки Александр Браудо и Юлий Гессен [579].

Вскоре после официального учреждения ЕИЭО начало издавать научный журнал «Еврейская старина», в котором публиковались исследования по еврейской истории и этнографии [580]. Некоторые члены ЕИЭО считали, что журнал должен выходить на иврите, однако Дубнов, назначенный главным редактором исторического раздела, смог убедить их в необходимости еврейского научного журнала, издающегося по-русски (впоследствии он вспоминал, что в эти годы пытался как можно решительнее дистанцироваться от языковых «войн» между гебраистами и идишистами) [581]. Он никогда не отделял работу историка от политической деятельности и, как пишет Джеффри Вейдлингер, его программные статьи, опубликованные в «Еврейской старине», были, по сути, не чем иным, как автономистской интерпретацией истории [582]. Несмотря на сопротивление некоторых членов редколлегии, Дубнов начал публиковать в журнале исторические документы, в том числе пинкасы — актовые книги еврейских общин, подтверждающие историческую обоснованность еврейского автономизма. Винавер поначалу не принимал такого выбора документов и материалов, но в конце концов согласился [583]. Несмотря на явную идеологическую направленность, «Еврейская старина» довольно скоро стала наиболее влиятельным еврейским историческим изданием в России; более того, журнал выписывали не только в Восточной Европе, но и во Франции, Англии, Германии и Австрии. В редакцию приходили письма со всей Российской империи — из еврейских литературных обществ, библиотек и даже от политических ссыльных в Усть-Сысольске [584]. Письма с просьбами прислать экземпляры для библиотек Психоневрологического института, этнографического отдела Русского музея и Государственной думы свидетельствуют о том, что «Еврейская старина» была востребована не только в еврейских кругах [585].

Деятельность ЕИЭО не ограничивалась научными исследованиями. С момента его основания и вплоть до революции 1917 года оно активно участвовало в сохранении культурного наследия российского и восточноевропейского еврейства. Изначально Общество видело свою задачу в том, чтобы собирать и хранить еврейские исторические документы, однако благодаря организованным при его поддержке этнографическим экспедициям Ан-ского состав коллекций значительно расширился. В своей программной статье «Еврейское народное творчество», опубликованной в 1908 году в первом номере альманаха «Пережитое», Ан-ский призывал российское еврейство (или по крайней мере еврейскую интеллигенцию) переосмыслить фольклор своего народа в контексте новой, националистической идеи. Эта мысль, несомненно, перекликалась с призывом Дубнова по-новому взглянуть на собственное прошлое и была созвучна стремлениям национальной интеллигенции других наций заново открыть для себя музыкальную и сказительскую традиции собственных народов [586]. Впервые с идеей отправить экспедицию для сбора песенного фольклора, а также исторического и этнографического материала в черте оседлости Ан-ский выступил на заседании Еврейского историко-этнографического общества 11 октября 1909 года [587]. С этого времени в частных письмах к близкому другу Шмуэлю Нигеру он не раз сетовал на прижимистость богатых петербургских евреев, не желавших помогать его «делу». Однако вопреки этим жалобам экспедиции Еврейского историко-этнографического общества стали блестящим примером финансового участия элит в национально-ориентированном культурном начинании еврейских интеллигентов разнообразной идеологической окраски [588]. Благодаря щедрости нефтепромышленника Самуила Моисеевича Шриро, который помог оплатить издание «Пережитого», и семьи Гинцбургов, взявшей на себя связанные с экспедицией расходы, с осени 1907 года у Ан-ского появилась возможность посвятить себя фольклористическим исследованиям [589]. Самое крупное пожертвование — 10 000 рублей — внес Владимир Гинцбург, поэтому экспедиции были названы в честь его покойного отца, барона Горация Гинцбурга [590].

В летние сезоны 1912–1914 годов прошли три экспедиции в Волынской, Подольской и Киевской губерниях. Третья прервалась из-за начала мировой войны. В работе экспедиций принимали участие музыковед Юлий Энгель, художник и фотограф Соломон Юдовин (двоюродный племянник Ан-ского), фольклорист Зиновий Кисельгоф; ко второй экспедиции присоединились несколько студентов Курсов востоковедения [591]. По замыслу Ан-ского, материалы экспедиции должны были представить ни много ни мало этнографическую панораму традиционной еврейской жизни, запечатленной в звуках, образах, рассказах, предметах материальной культуры, и тем самым помочь «оторванным от народа интеллигентам» вроде него самого установить связь с собственным народом и содействовать национальному возрождению [592].

Задача сохранить еврейские культурные ценности стала особенно актуальной с началом Первой мировой войны. Собранные в экспедициях материалы предполагалось хранить и показывать в музее Общества, который был открыт в 1916 году [593]. В будущем часть экспонатов предполагалось переместить в музей, который должен был быть создан в Иерусалиме [594].