Саймон Рабинович - Права нации: Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Положение дел в 1917 году несколько отличалось от обстоятельств 1906 года, однако суть фолкизма оставалась неизменной. И для тех, кто был связан с автономистским движением, и для новых фолкистских и демократических партий единственным способом утвердить национальную, а с ней — и народную демократию было учреждение полной законной автономии на местном и общегосударственном уровнях. Подобно русской общественности, еврейские интеллигенты приписывали себе особую роль в децентрализации, в развитии самоуправления и народной демократии. Состав руководства Фолкспартей в 1917 году отражал тот факт, что автономисты — либералы и социалисты — в критический момент стремились сгладить различия. Помимо социалистов, фолкисты приняли в свои ряды либералов, которым были не по душе сионисты, кадеты и Еврейская народная группа. Например, Оскар Осипович Грузенберг (1866–1940), один из виднейших российских юристов, покинул кадетскую партию и стал ведущим деятелем новой народной партии. Грузенберга пригласило одесское отделение (Еврейская национально-демократическая партия) в качестве кандидата от фолкистов на первое место либо в избирательном списке еврейского блока вместе с сионистами, либо, если блок не будет создан, в независимом списке Еврейской народной партии [807]. Грузенберг получил огромную известность среди евреев в качестве адвоката на «ритуальных процессах» — он защищал Блондеса в Вильне, а затем Бейлиса в Киеве. Грузенберг был также известнейшим адвокатом на политических процессах, он защищал Владимира Короленко, Максима Горького, Льва Троцкого, Павла Милюкова и многих, многих других [808]. При этом Грузенберг был либералом и кадетом круга Винавера и Слиозберга — он защищал подписавших Выборгское воззвание, неудачно баллотировался на выборах во Вторую думу от кадетов и не участвовал в еврейских делах, кроме как в роли юриста. В 1917 году он неожиданно вступает в Еврейскую народную партию [809]. Мотивы, побудившие Грузенберга вступить в эту партию и погрузиться в общинные дела, неизвестны, как и причины, склонившие его к еврейскому национализму, хотя его ближайший друг полагал, что Грузенберг давно симпатизировал сионизму и находился под влиянием «Автоэмансипации» Льва Пинскера [810]. Однако каковы бы ни были побудительные мотивы Грузенберга, его приход в партию стал символом обращения к национализму людей, слывших столпами еврейского либерализма.

Леонтий Брамсон, лидер трудовиков, юрист и активист ОПЕ, примкнул со своей Еврейской демократической группой к Еврейской народной партии в 1917 году и вошел в руководство фолкистов [811]. Среди лидеров партии оказались и другие известные юристы: Яков Тейтель (1851–1939) и В. С. Мандель, один из основателей старой Фолкспартей и президент Общества еврейской народной музыки. В партию стекались историки (что, пожалуй, неудивительно), в их числе Самуил Лозинский (1874–1945), один из авторов «Еврейской энциклопедии», впоследствии оставшийся в Советском Союзе и бывший редактором «Еврейской старины» [812]. Однако самыми яркими фигурами среди фолкистов, пожалуй, были литераторы и филологи. Помимо Штифа и Нигера, в избирательный список партии вошел Исроэл Цинберг — редактор литературных разделов «Еврейской энциклопедии», один из основателей «Ди идише велт» и автор многотомной истории еврейской литературы. К партии примкнули экономисты Х. Г. Коробков и П. М. Клинчин, философ Эсфирь Эльяшева-Гурлянд [813]. Иными словами, народная партия была совместным детищем интеллектуалов, участвовавших в культурных проектах 1907–1914 годов, таких как «Еврейская энциклопедия», «Еврейский мир», «Ди идише велт», и общественных активистов — руководителей еврейских общинных организаций (Нигер, Цинберг, Ефройкин, Перельман относятся к обеим категориям). Вне всякого сомнения, это была партия еврейской общественности. Лишь в 1917 году Еврейская народная партия приблизилась к понятию партии в общепринятом смысле слова — с центральным комитетом, уставом и региональными отделениями. За некоторыми примечательными исключениями, такими как Одесса, партии не удалось найти широкую поддержку среди еврейских масс. Однако популярность для фолкистов значила меньше, чем создание автономистских институтов, в частности местных общин, и созыв Всероссийского еврейского съезда. Посредством этих мер можно было учредить еврейскую демократию, даже если народная партия не стала бы массовой.

Сразу после Февральской революции, как замечает Борис Колоницкий, «в демократизации видели универсальное средство от всех проблем» [814]. Колоницкий полагает, что разные партии по-разному понимали смысл демократии, и социалисты видели в ней скорее участие масс в политике, а не представительную власть. Для фолкистов демократия включала в себя оба этих элемента. Демократизация общины и других структур еврейского самоуправления сулила массам возможность участвовать в политическом процессе, но также она вела и к специфически еврейской форме представительной власти. Народная партия вносила в рассуждения о демократии собственный автономистский смысл. Несмотря на перемены в составе партии, фолкисты по-прежнему отождествляли национальное освобождение с отказом от ассимиляции — эта идея развивается в письмах Дубнова, на страницах «Еврейского мира» и в других изданиях. Целью автономистов долгое время было возрождение еврейской общинной жизни в ожидании полной и окончательной еврейской эмансипации. Поэтому логическим продолжением теоретических диспутов и культурной деятельности стало то, что фолкисты подчеркивали важность отказа от ассимиляции и выражали надежду, что евреи вот-вот получат долгожданные национальные права в России:

Под гнетом царского режима, в условиях тяжкого политического рабства, русское еврейство проявило удивительную духовную вещь — оно выработало основы гордого свободного национального сознания. Оно изжило ассимиляционную идеологию, отвергло формы общественной жизни евреев Западной Европы и, находясь еще в гетто, лишенное элементарных человеческих прав, оно определило свои национальные требования и стремилось к автономии как к необходимому условию для его нормальной культурной, творческой жизни.

И вот ныне сбывается мечта поколений. Мы приступаем к осуществлению наших национальных чаяний [815].

Поддержка Всероссийского еврейского съезда, первого шага на пути к Еврейскому национальному собранию, была главным объединяющим фактором для всех, кто примкнул к новой Еврейской народной партии в 1917 году. На собраниях оргкомитета съезда, освещаемых в газете «Еврейская неделя», главную роль играли и старые фолкисты — Крейнин, Мандель, — и те, кто пришел в партию позже: Штиф, Нигер, Лацкий-Бертольди. Более того, Крейнин был председателем национального совета, отвечавшего за организацию предварительной конференции (которая, в свою очередь, должна была созвать большой съезд). Все эти деятели рассматривали Всероссийский еврейский съезд как окончательное воплощение еврейской автономии в России и важный инструмент для создания автономных органов еврейского самоуправления. Хотя и Бунд, и сионисты признавали пользу установления еврейской автономии в России, эти партии видели во Всероссийском еврейском съезде и еврейской автономии лишь средства на пути к окончательной цели. Поэтому все три группы сотрудничали не ради съезда как такового, а каждая — ради собственной цели: распространения социализма, возвращения евреев на историческую родину и, наконец, создания жизнеспособных институций еврейской автономии, которая позволит евреям сохраниться в Восточной Европе.