Саймон Рабинович - Права нации: Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Когда под конец Первой мировой войны Австро-Венгерская и Российская империи распались, настал момент, которого так долго ждали и националисты, и революционеры. Всего за пять лет (1917–1922) карта Восточной и Центральной Европы будет полностью перекроена. Еще во время войны сложилось общее мнение, что по итогам войны евреи Восточной Европы должны получить права национального меньшинства и ту или иную форму автономии. Американский адвокат и лидер сионистов Луис Брандайс (1856–1941) в 1916 году писал Люсьену Вольфу в связи с созданием Американского еврейского конгресса:

Нынешняя война затрагивает и вопрос прав малых наций и групп. Мы надеемся, что при обсуждении этих прав и общем пересмотре международных отношений, каковые последуют по окончании этого конфликта, не будет оставлена без внимания и проблема еврейского народа. Мы, американские евреи, пришли к осознанию, что мы сами должны активно, лично и напрямую, участвовать в спасении нашего народа, чтобы его участь была исцелена от нынешних изъянов и эти улучшения сделались постоянными [895].

Прежде чем закончилась Первая мировая война, британские сионисты добились грандиозного успеха. Хотя о значении декларации Бальфура и о подлинных намерениях англичан можно спорить, в ту пору евреям казалось, что сионисты получили от Британской империи письменную и публичную поддержку для создания «национального очага» в Палестине. Декларация Бальфура, несомненно, являлась победой сионистов над Объединенным комитетом в происходившем на всем протяжении войны состязании за благосклонность британского министра иностранных дел [896]. Социалисты и антисионисты могли попросту отвергнуть эту декларацию и противиться ее осуществлению, но как обстояло дело с такими представителями национализма диаспоры, как Дубнов и его сподвижники, которые утверждали, что не желают противостоять ни сионистскому национализму, ни освоению Палестины, однако считают нереалистичными такое направление еврейского национализма и пренебрежение интересами диаспоры? Дубнов действительно не выступал против декларации Бальфура, но высказывал опасение, что она отвлекает евреев от главной задачи: миллионы евреев нуждались в узаконивании их национальной автономии в диаспоре, а внимание всего мира обратилось к клочку земли, где проживало не так уж много евреев.

В итоге оказалось, что по окончании войны вопрос о национальных правах евреев Восточной Европы сделался еще более острым. К тому времени как победители собрались в Версале обсудить условия мира, евреи Российской империи и Австро-Венгрии успели разделиться на два непохожих друг на друга политикума (граница между ними оставалась подвижной, поскольку войны в Восточной Европе еще продолжались). Значительная часть региона, в прошлом ограниченного чертой оседлости, оказалась внутри Советского Союза. Остальные евреи — бывшие подданные Российской империи — очутились в новых независимых национальных государствах: Литве, Латвии, Польше и в расширившей свои владения Румынии. Версальским дипломатам не было дела до того, как советское правительство обойдется с еврейским населением, к тому же они не имели в этом вопросе никакого влияния. Тем не менее участники Парижской мирной конференции прекрасно понимали, что новые национальные государства, возникшие на развалинах двух империй, ни в коей мере не будут однородными, и потому собравшиеся в Версале политики стремились во избежание новых конфликтов обеспечить права меньшинств. Так, благодаря судьбе или случаю, евреи оказались либо гражданами Советского Союза, государства, враждебного религиозному традиционализму, зато готовому интегрировать их индивидуально в гражданское общество, либо гражданами одного из национальных государств, равнодушных к религиозному традиционализму, но не допускающих евреев до полноценного участия в национальной политике. Только Литва и Украина, и то на короткий период, готовы были предоставить евреям национальную автономию. По разным причинам еврейская автономия оказалась равным образом несовместимой ни с политическими установками Советского Союза, ни с задачами национальных государств. В этой главе показывается, как все государства, где евреи оказались в постверсальскую эру, постепенно удушали ту единственную политическую мечту, которая объединяла различные течения еврейской политики в России и Восточной Европе: мечту об автономии.

Как замечает Юрий Слёзкин, накануне революции в России имелись цензы для национальностей, националистические партии и «национальные вопросы», но не было официальной формулировки понятия «нация» [897]. Большевики признали национальные права и самоопределение наций, потому что это помогло им консолидировать власть и вернуть отложившиеся регионы, но по мере того как они приближались к победе в Гражданской войне и консолидации власти, спор о форме и структуре нового государства обострялся. В руководстве партии большевиков многих смущал такой акцент на национальных правах, они бы предпочли организовать новое федеративное государство на экономических принципах, но Гражданскую войну в пограничных губерниях, в том числе на землях Украины и Кавказа, Красная армия и пробольшевистские силы выиграли не в последнюю очередь благодаря обещаниям уважать права национальных меньшинств [898]. Гражданская война побудила большевиков искать и привлекать союзников на местах, и они нередко признавали локальную автономию задним числом просто из прагматических соображений. На ранних стадиях советского федерализма сосуществовало множество официально признанных республик, краев и общин, они были по-разному организованы и их автономия понималась тоже по-разному. Тем не менее, говоря словами Слёзкина, «некоторые автономии выглядели более автономными, чем другие, однако превыше всего считалась „национальность“» [899]. В 1919 году границы между территориями Украины, Беларуси и России демаркировались на основании лингвистических признаков национальности. Когда же все споры улеглись, в 1922 году по договору между Украинской Советской Социалистической Республикой, Белорусской Советской Социалистической Республикой и двумя советскими федеративными республиками — Российской и Закавказской — был создан Союз Советских Социалистических Республик.

Вопреки внутренней оппозиции и высказывавшимся с разных сторон сомнениям Ленин и Сталин фактически институционализировали принцип этнического самоопределения на всех уровнях.

Эти меры рассматривались как часть борьбы против «отсталости»: усилия направлялись на развитие прежде угнетенных наций. Сталинский план автономизации предполагал предельную централизацию в решении основных вопросов, но менее существенные дела, такие как язык и культура, оставлял в ведении автономных республик [900].