Коллектив авторов - Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Как правило, однако, Петр ограничивался лишь обозначением, в самом общем виде, «наук», которые надлежало преподавать, таких как «артиллерия», или «арифметика», или «навигация», не раскрывая при этом их содержания. Так, еще где-то около 1698 года один из приближенных царя, Василий Корчмин, доносил ему из Берлина: «…выучили марта по 20 дня фейверк и всю артиллерию, а что артиллерии какие есть науки, и то известно милости твоей » 141. Позднее сам Петр в одной из записей приказывает «учить протчих робят артиллерии столько сколько простому морскому кананиру надлежит, числом 500 или 300 человек, обучать оных зимою, а летом быть во флоте» 142. В другом случае он распоряжается, «когда арифметику окончат, учить геометрии столько сколько до инженерства надлежит » 143. Здесь, как и во многих других случаях, Петр предполагает, что адресату его указания и самому известно, какие именно навыки нужны «простому морскому кананиру», инженеру и так далее: подразумевается существование некоего общепринятого стандарта «мастерства» в той или иной области.

Хотя Петр неоднократно лично инициировал преподавание тех или иных предметов, нигде не видно, чтобы ему представлялось необходимым как-то формализовать или кодифицировать этот процесс. Царь и его ключевые соратники, судя по всему, представляли себе школу весьма традиционно – как набор достаточно неформальных классов-мастерских, групп учеников, занимающихся с тем или иным конкретным «мастером»; какая-то координация действий между этими учителями возникала постольку, поскольку одни из них могли быть «подмастерьями» по отношению к другим. Так, петровский указ от 16 января 1712 года предписывает «школу инженерную умножить, а именно сыскать мастера из русских, который бы учил цифири, или на [Сухареву] башню для сего учения посылать». Организация преподавания здесь прямо понимается как назначение конкретного «мастера» 144. Характерно, что как это было и в случае с академией Лихудов, источники того времени последовательно именуют и Навигацкую школу на Сухаревой башне, и основанную в Москве артиллерийскую школу «школами» во множественном числе, потому что в каждой из них было больше одного «мастера» 145. Подразумевалось, что «мастера» эти и сами знакомы с конвенциональными стандартами учения в соответствующей области, поэтому прописывать их подробно нет необходимости. Выбор тех или иных методов преподавания и оценивания также оставался в петровское время прерогативой «мастера», сохранявшего в этом отношении полную автономию от того сановника или ведомства, которому могло было быть поручено «надзирать» за данной школой.

Эта автономия и наличие подразумеваемого общепринятого стандарта «мастерства» в той или иной профессии заложены во многих царских указаниях, где конкретные действия, которые необходимо предпринять, прямо оставляются на усмотрение самих адресатов этих указов. Здесь могут встречаться, например, указания учить «сколько возможно», «по возможности», и т. д. Петровский регламент Главного магистрата, созданного в 1720 году для управления городами по всей империи, включает специальную главу о школах (глава XXI), в которой подчеркивается важность школ, описываемых как «дело <���…> зело нужное для обучения народного», «нужное и благоугодное дело», а также упоминаются более ранние усилия царя в этой области. Однако конкретные шаги, которые следует предпринять в отношении школ, не уточняются: Магистрату лишь предписано «учреждения того не пренебрегать, но по должности всякое к тому вспоможение чинить». В параграфе о содержании «малых школ», в которых преподаются только грамота и арифметика, регламент становится еще лаконичнее, предписывая лишь «о том во всех городех магистратом самим иметь старание» 146. Должность якорного и парусного мастеров в Адмиралтействе предписывала «учеников данных ему <���…> со всяким прилежанием учить, не скрывая ничего», даже не пытаясь описать содержание учения 147. В этом смысле подобные петровские распоряжения напоминают нормы московских еще договоров с иноземными мастерами, также предусматривавших обязательство «учить прилежно», «стараться» и «не скрывать» от своих русских учеников никаких секретов ремесла – без уточнения при этом, как оценить степень этого «старания» и о каких именно навыках идет речь.

Действительно, у Петра, видимо, просто не было необходимого концептуального аппарата для того, чтобы сформулировать видение «регулярной», регламентированной школы и конвертировать свой энтузиазм по поводу учения в детальные практические указания 148. Можно, конечно, подумать, что мы пытаемся ретроспективно оценивать высказывания царя по нашим современным стандартам бюрократической четкости, но это не так: недостаточную конкретность его указаний в отношении школ отмечали и современники. Возьмем, к примеру, Андрея Александровича Беляева, опытного приказного дельца, сотрудника известного «прибыльщика» А. А. Курбатова, приятеля Леонтия Магницкого, а в конце 1700-х – первой половине 1710-х куратора Навигацкой школы (см. об этом в следующей главе). Получив в феврале 1714 года знаменитый петровский указ о создании цифирных школ в провинциях, Беляев жалуется своему начальнику, адмиралу Апраксину: «…видится оный указ мрачен и без многих обстоятельств, которым всячески быть потребно». «Ежели повелишь [выполнять его], то должен прислать разделы, без коих тому делу не толику умножену, но и основану быть не можно, – заявляет Беляев и перечисляет вполне конкретные пункты, без которых он не сможет воплотить в жизнь царское указание. – …откуда нам требовать ведение по скольку человек учеников в учителя в губернию и к кому отсылать» 149. Это не единственный пример. Сходным образом, на полях хранящегося среди бумаг Апраксина петровского указания об обучении ста штурманских учеников, датированного 1720 годом, неизвестный адмиралтейский чиновник бесстрастно отметил: «…чему их обучать и как в том учении содержать, о том точного определения не учинено» 150.

Учитывая представления Петра о преподавании и учении, неудивительно, что школы, возникавшие в России в его царствование, как правило, и представляли собой как раз традиционные, неформальные мастерские во главе с автономным «мастером»-учителем 151. Подобная модель сохранялась и в тех случаях, когда речь шла о новых, непривычных предметах: именно так, например, была устроена первая «школа» навигации в России. В январе 1698 года, пока Петр путешествовал по Западной Европе с Великим посольством, в Москву прибыли два выходца из югославянских областей, Матвей Меланкович и Иван Кучица, представившиеся опытными венецианскими мореходами и предложившие свои услуги в качестве учителей навигации. Их инициатива пришлась ко двору: было велено «выбрать из московских чинов десять человек добрых и человечных и грамоте умеющих», которых приезжие «мастера» и принялись обучать на новопостроенной верфи под Азовом. Никаких попыток как-то регламентировать это учение, за исключением утверждения перечня преподаваемых предметов, мы в документах не видим. На традиционное, «ремесленное» понимание преподавания указывает и то обстоятельство, что поначалу московские власти предложили платить учителям фиксированную сумму за каждого ученика, который успешно окончит обучение (хотя содержание и продолжительность обучения при этом, повторимся, никак не оговаривались). Насколько мы можем судить, преподавание продолжалось лишь в течение одного лета 152.