Коллектив авторов - Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Увы, попытки барона опереться на составленные им правила и инструкции, чтобы отстоять свой статус и прерогативы, потерпели неудачу. Уже к маю 1716 года Сент-Илер жаловался Петру, что Матвеев игнорирует академические регламенты и фактически лишил его возможности распоряжаться в академии 388. Попытки барона добиться исполнения своих правил и инструкций также порождали раздоры между ним и его новыми подчиненными, воспринимавшими их как угрозу своему собственному статусу – и с удовольствием игравшими на противоречиях между Матвеевым и Сент-Илером, чтобы расширить пространство своей автономии. Фархварсон по своем прибытии в Санкт-Петербург напрочь отказался подчиняться французу: по словам профессора, он был назначен на свою должность отдельным царским указом, а значит, составленные Сент-Илером регламенты на него не распространялись и никаких оснований вмешиваться в его преподавание у барона не было. Матвеев в переписке с Апраксиным с удовольствием поддержал Фархварсона в этом вопросе, объявив требования Сент-Илера «прихотью» (любопытно, что впоследствии этот термин будет применять к претензиям француза и сам Петр I). В ответ Апраксин распорядился вывести профессора из подчинения генерал-директору академии: «Чтоб от такой его безделицы в учении помешательства не было, прикажи учителю Фарварсону рапортовать себе». Шаг этот не только противоречил утвержденным самим государем регламентам, но и воспроизводил традиционное понимание училища как совокупности отдельных «школ»-мастерских во главе с индивидуальными учителями 389. Гвардии поручик Бестужев, назначенный преподавать строевую подготовку в академии, тоже отказался подчиняться барону и соблюдать академические регламенты: как жаловался Сент-Илер царю, он «никогда от меня установленных и от Вашего величества зарученным регляментом [не] повиновался и никакого от меня ордера не получил, и мне никакого извещения не чинит, но всегда хотел быть повиновен графу Матвееву». Даже столь незначительное лицо, как учитель-«навигатор» Угримов, позволял себе жаловаться на распоряжения барона, подчинившего его другому навигатору, Боборыкину, поскольку, де, он, «Семен Бабарыкин, такой же навигатор что и я» 390. Осенью 1716 года, в самый разгар конфликта между ними, Матвеев и вовсе запретил учителям и офицерам академии выполнять распоряжения Сент-Илера.

Все более явное стремление Сент-Илера ограничить участие Матвеева в делах академии привело, разумеется, и к обострению личного конфликта между графом и бароном. Трения переросли в публичный скандал после незначительного, казалось бы, происшествия, случившегося в августе 1716 года: войдя как-то в класс, навигатор Боборыкин обнаружил, что кто-то из учеников «про мастера своего в школе на стене написали непристойные скаредные слова тайным удом» – иными словами, обозвали учителя известным русским трехбуквенным термином. Боборыкин хотел было пожаловаться на шалунов Матвееву, но, поскольку тот был болен, доложил о происшествии лишь Сент-Илеру, который без долгих разбирательств наказал пятерых учеников «солдатским штрафом», то есть шпицрутенами. Наказанные ученики, среди которых были и представители виднейших аристократических фамилий, обратились к Матвееву, который раздул из этого происшествия целую историю: он обвинил Сент-Илера в самоуправстве, умалении должности президента академии и истязаниях благородного российского юношества, посадил Боборыкина под арест и нарядил формальное следствие. Впредь, приказал он французу, «важных дел и к нашей расправе весьма зависящих <���…> без рапорту нам и без согласия общаго собою самовластно чинить не извольте». Матвеев вновь и вновь подчеркивал чрезмерное, якобы, употребление бароном телесных наказаний против благородных юношей, которые, де, «из рук ваших дубинами в гроб забиты» 391. В контексте петровской эпохи, когда высочайшие указы сулили нарушителям «жестокое наказание» по малейшему поводу и когда утвержденная самим государем 1 октября 1715 года «Инструкция» предписывала поставить в каждом классе по отставному солдату с хлыстом в руках, подобные упреки звучат, мягко говоря, лукаво.

Так или иначе, столкновение это породило оживленную переписку между соперниками, полную весьма красочных обвинений и упреков в адрес друг друга. Именно в контексте этой переписки Матвеев и вспомнил, наконец, о темном прошлом француза – о том, что он невежественный самозванец и плагиатор и что баронский титул его, вполне возможно, тоже ненастоящий. Матвеев вовлек в этот конфликт Меншикова, который пообещал побить Сент-Илера палками 392; Сент-Илер жаловался Апраксину, что Матвеев заморозил даже выплату ему жалованья 393. Сент-Илер не остался в долгу и обвинил Матвеева в том, что тот якобы блокирует реализацию его регламентов, потому что «обычаем, которые есть в московских школах, хощет подражать» 394. Не стоит и говорить, что ничего подобного мы в источниках не находим (да и что мог знать француз об обычаях «московских школ»?). Очевидно, авантюрист здесь просто пытается дискредитировать оппонента, изображая Матвеева сторонником некоей мифической старины.

В итоге к концу 1716 года оба соперника просили или освободить их от руководства академией, или предоставить им полную власть в учебном заведении. В январе 1717 года Апраксин сообщил царю, что конфликт между Матвеевым и Сент-Илером достиг такого накала, что наносит урон академии: адмирал предложил или «развести» соперников (видимо, четко зафиксировав их полномочия и сферы ответственности), или прекратить двоевластие, уволив одного из них – и ставку в этом случае, конечно, предлагалось сделать на Матвеева. 12 февраля Петр прислал из Амстердама распоряжение: «Барона Сент-Илера для его прихоти отпустите, ибо мы надеемся на его место другого здесь сыскать» 395.

Сент-Илер попытался отыграть назад: в начале 1717 года он пишет Матвееву, предлагая помириться и забыть все приключившиеся между ними разногласия. За него вступается и его свойственник Шлейниц, имевший некоторое влияние на вице-канцлера П. П. Шафирова. Как объяснял Шафиров Апраксину, дело было не только в «особливой имеющейся [между ним и Шлейницем] дружбе», но и в том, что Шлейниц присматривает в Европе за обучением сыновей и самого вице-канцлера, и П. А. Толстого: «дети наши, обретающиеся в науках, под его призрением и живут при доме его». В результате, Шафиров пишет Апраксину с просьбой или сохранить Сент-Илера в его должности до возвращения Петра, или, по крайней мере, выплатить французу причитающееся ему жалованье и выдать некоторое пособие на отъезд из России 396. Увы, решение уже было принято, и все попытки барона задержаться на русской службе ни к чему не привели.