Коллектив авторов - Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Показательно, что хотя предложенные Сент-Илером академические правила и дисциплинарные механизмы были забыты вскоре после его увольнения, изобретенная им для себя административная роль директора в академии прижилась. В Навигацкой школе и в существовавших до нее училищах никаких директоров не было: в центре школьной жизни была фигура учителя-«мастера», которого, в свою очередь, «ведало» одно из правительственных ведомств, таких как Патриарший приказ или Оружейная палата. Внутри этих ведомств несколько подьячих вели относящуюся к школе переписку, возможно, под надзором одного из дьяков. Разумеется, предшествующий опыт Сент-Илера не позволял ему претендовать на роль «мастера»-учителя, вроде Фархварсона, Магницкого или братьев Лихудов; да и ему самому подобная роль не была бы интересна. Вместо этого он представляет себя как опытного управленца и высокопоставленного чиновника. В переписке с Петром барон упирает не на свои предполагаемые познания в математике и навигации, но на свое знакомство с устройством зарубежных академий, на свою предполагаемую способность организовать «бесхлопотное» для правительства содержание гардемаринов и на наличие у него «в Голландии и иных немецких краях» разветвленной сети «приятелей моих», которая позволит нанять для академии «самых искуснейших проффессоров» 416. Тем самым он конструирует новую административную роль – роль директора, который сам не преподает и не является ученым-книжником, но специализируется на подборе учителей, организует учебный процесс, обеспечивает школу необходимыми ресурсами, следит за поведением учителей и за качеством преподавания. Уже в «Проекте для сочинения Морской академии» Сент-Илер предлагает учредить должность «комманданта (правителя)». Примечательно, что во французском морском уставе 1689 года, на который он опирался, упоминается Commandant des Compagnies des Gardes , но его роль никак специально не подчеркивается и даже и не описывается: французский регламент предполагал, что гардемарины будут подчиняться командиру над соответствующим портом 417. В версии Сент-Илера, однако, «комманданту» вверяется «генеральное правление» в академии. В «капитуляции» барон идет дальше, вводя должность «генерал-директора», обязанности которого предусматривали контроль за соблюдением положений составленного им же самим проекта: «чтоб мне велеть им исправлять их должность во всех экзерцициах против того проекту, которой я имел честь поднесть о том Его величеству». Генерал-директор этот должен был носить неслыханный двойной чин «контр адмирала и генерала маеора во армеях Его величества», претендуя тем самым на исключительно высокий служебный статус, также не имеющий параллелей в исходном французском ордонансе.

Изобретение самой Морской академии как институции также отражало стремление Сент-Илера утвердить собственный статус. Во французском морском уставе 1689 года никакой «академии» не упоминается. Гардемарины предстают здесь скорее как воинское подразделение, служащие в котором молодые люди должны посещать индивидуальные «школы» – во множественном числе – геометрии, тригонометрии и так далее. Иными словами, «школа» понимается в этом документе, как и в современной ей русской практике, как отдельный класс, управляемый индивидуальным учителем; ни старшего учителя или директора, ни какой-то организационной надстройки над этими «школами» устав не предусматривает 418. В «Проекте», составленном Сент-Илером в феврале 1715 года, слово «академия» появляется лишь в заглавии, тогда как сам текст следует французскому источнику – гардемарины там последовательно описываются как «корпус». По сути, понятие «академия» вводится прожектером в его «капитуляции» в апреле 1715 года, и происходит это именно в связи с описанием должности директора. Таким образом, академия оказывается своего рода зонтичной надстройкой, существование которой помогает оправдать введение поста «генерал-директора» и присвоение ему «генерального правления» над всеми офицерами и учителями.

Как оказалось, однако, установить собственный социальный статус и зафиксировать сферу своих полномочий на основании одних только регламентов было невозможно. «Никто в здешней земли не знает честной чин, которым Ваше величество милостиво изволили меня пожаловать, для того что мало меня почитают», – жаловался Сент-Илер Петру в сентябре 1715 года 419. «По сему мочно знать, что немного ума, понеже всех глупей себя ставит», – резко отреагировал на это царь 420. Но барон был в чем-то прав. Привыкшие иметь дело с учителями-«мастерами» во главе отдельных классов-«школ», его русские контакты и в самом деле были не готовы воспринимать француза как «директора», высокопоставленного специалиста, функции которого состоят именно в администрировании. Социальный же статус его было недостаточно высоким, чтобы преодолеть подобное восприятие. В итоге в глазах окружающих Сент-Илер, похоже, оставался именно учителем, вроде Фархварсона. «Вы и другие с вами учителя», – обращается к нему адмирал Апраксин 421. Адмиралтейские подьячие тоже рутинно называют его учителем: в переписке встречаются фразы вроде «велено по ведению из академии учителя барона Гислера» или «за рукою учителя барона Гислера написано» 422. Фархварсон, со своей стороны, подчеркивал неспособность барона преподавать как повод для сохранения собственной автономии: по словам Матвеева, который был только рад поддержать эти претензии, «он, англичанин, под послушанием ево, бороновым, быть не хочет для того что бутто он, барон, той науки сам несведом, а он, англичанин, введен по указу особно» 423.

Сам Матвеев тоже ставил Сент-Илеру в упрек его неспособность преподавать. «Он, Сентилер, <���…> в свою бытность годищнаго времени ни [единой] души ис кадетов в дальную науку не произвел, и свидетельствовать ни самой меньшей науке отнюдь непоятен, и ничего по своей должности не только профессоров [не] превосходит, ни навигаторского учения не знает», – докладывал Матвеев Апраксину. Те же упреки Матвеев повторил и самому Сент-Илеру: «Как вы сами о себе ведаете, что вы по тому чину своему никакой еще пробы ис силы превозхождения вашего в тех науках доныне от себя не показали, что все до того вашего чину необходимо зависело». По сути, граф обвинял барона в том, что тот занимался ровно тем, чем и должен был заниматься по условиям своего контракта – администрированием и поддержанием дисциплины: «большее его дело и труд состоит только что в однех в осмотрах поденных» 424. В общем, «гораздо бы было лутче, естли бы та академия во всех науках приказана была вышепомянутым профессорам», которые «те науки <���…> знают», тогда как сам барон «фигурою бесполезною у того дела находится» 425. Но, упрекая Сент-Илера за неспособность преподавать, сам Матвеев никогда и не пытался представить себя в качестве учителя или знатока навигацких наук, ограничиваясь ролью администратора. При этом, разумеется, он вовсе не считал себя «фигурою бесполезною» в академии, несмотря на свое невежество в математике и мореходстве, в котором он сам охотно признавался. В итоге, избавившись от Сент-Илера, Матвеев сам занял ту административную нишу, которую изобрел для себя французский авантюрист – и тем самым обеспечил устойчивость этого организационного нововведения.