Коллектив авторов - Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Последующие похождения Сент-Илера лишь добавляют дополнительные штрихи к портрету этого авантюриста и прожектера. Барон провел еще какое-то время в Санкт-Петербурге, где распространял слухи о своем возможном возращении на службу Священной Римской империи в должности морского интенданта в Неаполе. Летом 1717 года он отбыл, наконец, в Париж к Шлейницу, но уже следующей осенью вернулся ненадолго в Россию с новыми прожектами, теперь уже международного характера. «Я слышал, что упомянутый г. Сент-Илер получил некоторые привилегии, дающие ему право устроить здесь [в России] мануфактуру, и что обстоятельство это находится в связи с испанской торговлей, вследствие чего он получит звание генерального консула России во Франции и под его начальством будут состоять еще четыре консула для отдельных провинций: Нормандии, Бретани и Прованса», – сообщает Лави 397. Сент-Илер также вовлечен в международную дипломатическую интригу, предполагавшую, ни много ни мало, заключение направленного против Англии союза между Россией, Испанией и Швецией 398. Стояло ли за этими проектами нечто большее, чем фантазии самого барона, сказать трудно. Осенью 1718 года он действительно общается в Санкт-Петербурге с царским любимцем Ягужинским, с датским консулом, с самим Лави, наконец: иными словами, окружающие вовсе не воспринимают его как парию, как опозоренного и изгнанного из России шарлатана. Однако единственной реальной ниточкой, связывающей Сент-Илера с русским двором, остается, как кажется, дядя его жены Шлейниц.

Неудивительно, что к этому времени барон уже искал себе новых хозяев. Еще в начале 1716 года он предлагал себя в качестве информанта французскому правительству: в послании к графу Тулузскому, главе Совета морского флота, Сент-Илер описывает планы и передвижения царя в надежде, видимо, заменить Лави в роли главного источника сведений из России. Несколько позднее он прямо предлагает свои услуги в качестве шпиона, обещая передавать французам информацию, получаемую им от Шлейница 399. В меморандуме, составленном около 1719 года или самим бароном, или под его диктовку, Сент-Илер представлен как человек, который «рисковал своей жизнью и жертвовал своими лучшими днями ради служения королю», то есть не предатель, но секретный агент на службе Франции. В этом документе испанский эпизод описывается как хитрый план, придуманный самим маркизом де Бэ (весьма кстати для барона, генерал к этому времени уже скончался), поручившим Сент-Илеру посеять раздор между союзниками. Не добившись от португальцев удовлетворительной реакции на свои предложения о сепаратном мире, маркиз якобы приказал Сент-Илеру показать англичанам доверенную ему переписку между Лиссабоном и французской штаб-квартирой. Таким образом, барон лишь прикидывался предателем; более того, в его версии событий переписка эта убедила англичанин в ненадежности португальских союзников и подтолкнула их к заключению мира с Францией. Аналогичным образом Сент-Илер уверяет, что он специально проник в ряды тулонских заговорщиков, выведал их планы и предупредил маркиза де Торси, предотвратив тем самым диверсию против французского флота. Соответственно, провал тулонского заговора навлек на него подозрения со стороны имперцев и привел к заточению Сент-Илера в Кастель-Нуово в Неаполе 400. Однако французское правительство, как кажется, отвергло предложения барона, и к началу 1720 года он оказывается уже в Швеции. В своих письмах к новому шведскому королю Фредерику и к адмиралу Класу Спарре в мае – июне 1720 года француз величает русских «варварами» и советует неприятелям Петра, как им ловчее осаждать занятый русскими Ревель 401. Эта и последующие авантюры также кончились ничем, и вскоре следы Сент-Илера теряются.

Принятое Петром решение уволить барона выглядит вполне естественным и даже неизбежным: самозванец разоблачен и изгнан с русской службы. В действительности, однако, ситуация была несколько менее однозначной. Из источников не видно, чтобы Сент-Илера признавали некомпетентным администратором, который не справляется со своими обязанностями. Летом 1716 года Фридрих Христиан Вебер, например, описывал Морскую академию как вполне благоустроенное училище, где «весьма сведущие профессоры и учители обучают <���…> юношей всем знаниям относящимся до мореплавания, равно языкам, фехтованию и другим телесным упражнениям, и содержат их в строгом повиновении» 402. Другое дело, что при ближайшем рассмотрении выясняется, что Сент-Илер поддерживал в этот период тесные отношения с Вебером и оказывал ему некоторые услуги: вполне вероятно, что этот лестный отзыв об академии был написан со слов самого барона 403.

В этом, собственно, и состоит проблема: поскольку архив академии, судя по всему, погиб в пожаре в Морском кадетском корпусе в 1771 году, судить о практической деятельности авантюриста нам приходится, в основном, по отзывам современников. И если с Вебером Сент-Илера связывали приятельские отношения, то и Матвеев, и Лави воспринимали его как прямого конкурента. Причины трений, которые возникли у француза с Матвеевым, мы подробно рассматривали выше, но характерно, что даже и Матвеев – когда это отвечало его интересам – вполне готов был признать, что академия успешно функционирует под руководством француза. Добиваясь весной 1716 года отпуска, Матвеев заверял царского секретаря Макарова, что остающихся в академии учеников (большая группа была отправлена с эскадрой в море) «свободно и без меня директор барон управит» 404. В июне того же года он докладывал Макарову, что в академии «управляетца… все гораздо порядочно, и кадеты не только наукам определенным им обучаютца, но и воинским экзерцыцыям» 405.

С Лави дело обстоит еще проще: французский морской комиссар и сам был очень похож на Сент-Илера. Негоциант из Бордо, он был выдворен в 1701 года из Англии за попытку контрабанды свинца. Когда его семейный бизнес разорился, Лави каким-то образом попал на службу к российскому дипломатическому представителю в Венеции, вел там непонятные дела, к началу 1710-х годов оказался в Вене, где их пути с Сент-Илером вполне могли пересекаться. Разумеется, Лави тоже был прожектером. Назначения в Россию он добился для того, чтобы реализовать свой план по созданию Compagnie de commerce de la Grande Russie , а в 1714 году ему даже удалось снарядить в рамках этой схемы четыре торговых судна. Несколько лет спустя после описываемых событий французский посланник Жак де Кампредон будет обвинять Лави в том, что тот работал на англичан и голландцев и вел торговые переговоры с Россией не в интересах французской короны, а в своих собственных – не говоря уже о его «дурной привычке к мошенничеству и разврату ( mauvaises habitudes de crapule et de libertinage )» 406. По сути, Лави был таким же искателем фортуны, как и самозваный барон, и коммерческие схемы Сент-Илера прямо конкурировали с его собственными предприятиями.