Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1: Греция

Таким образом, всего в этой категории 20 моралей.

Наконец, к моралям последней категории – о различных типах людей – относятся морали «безглагольные»: «о таком-то», «о таком-то»… Героями их выступают человек «дурной» (№ 96, ср. 211), «ничтожный» (№ 137), «злонравный и несносный» (№ 105), «малодушный» (№ 189), «неразумный» (№ 41, 124), «жадный» (№ 99, 123, 133), «вороватый» (№ 89, ср. 41), «тщеславный» (№ 88), «лживый» (№ 28, 73, 103), «лицемерный» (№ 136, 160), «льстивый» (№ 206), «неблагодарный» (№ 120, 215), «развратный» (№ 86, 109), «упрямый» (№ 186), «болтливый» (№ 141); конкретнее других мораль № 71 «о богаче, который не смеет пользоваться своими богатствами». Всего 25 моралей.

Если подсчитать общий состав моралей эзоповского сборника, то из общего числа 232 моралей (№ 219 мы были вынуждены считать дважды) к группе «в мире царит зло» принадлежат 13%; «судьба изменчива» – 8%; «видимость обманчива» – 15,5%; «страсти пагубны» – 15,5%; «каждому свое» – 10%; «каждый сам за себя» – 10%; остальные 28% рассеяны среди моралей более конкретного содержания. Было бы интересно сопоставить с этими цифрами эзоповских басен такие же цифры по более поздним баснописцам – от Федра до Крылова. Но это – дело будущего, а в настоящем важно то, что этот исчерпывающий обзор эзоповских моралей полностью подтверждает ту характеристику идейного консерватизма басенного жанра, которая была предложена в начале этой статьи.

Против этой аргументации может быть сделано возражение: мораль – самая легко заменимая часть басни, из всякого сюжета могут быть выведены морали самого противоположного свойства; ничто не гарантирует, будто морали, которыми мы располагаем в «Августане», – исконные, восходящие к идеологии VI–V веков до н. э.; скорее наоборот, морали эти целиком сочинены редактором «Августаны» в I–II веках и могут характеризовать лишь идеологию риторических школ того времени, но не идеологию тех отдаленных времен, когда в народном творчестве складывался жанр эзоповской басни.

Чтобы отвести это возражение, необходимо от рассмотрения моралей перейти к рассмотрению сюжетов – ибо сюжеты заведомо являются самой древней и самой устойчивой частью басни. Идеологическое истолкование сюжетов – дело более сложное и спорное, но потому и более интересное.

Даже самое беглое читательское впечатление позволяет почувствовать, что басенные сюжеты однообразны, чем-то похожи друг на друга; но чем именно – это определить не так легко. В научной литературе имеются лишь редкие попытки уловить эту общую особенность басенной структуры 50 50 Л. Виндт (Басня как литературный жанр // Поэтика, III. Л., 1927. С. 87–101) указала на антитетичность как структурный признак басни; М. Нёйгор обозначает две части басенной антитезы как «свободное действие» и «заключительное действие», хотя о «действии» можно говорить здесь далеко не всегда. .

Рассмотрим несколько почти наудачу выбранных эзоповских сюжетов. Орел унес из стада ягненка, галка позавидовала и захотела сделать то же, бросилась на барана, но запуталась в шерсти и попалась (№ 2). Гусыня несла человеку золотые яйца, ему этого было мало, он зарезал ее, но вместо золота нашел в ней только потроха (№ 87). Верблюд увидел, как бык чванится своими рогами, позавидовал ему, стал просить у Зевса рогов и для себя, но в наказание и ушей лишился (№ 117). Зимородок хотел спасти свое гнездо от людей, он свил его на скале над морем, а море взяло и смыло его (№ 25). Рыбаки тянули сеть, радовались, что она тяжелая, вытащили ее, а она оказалась полна песка и камней (№ 13). Крестьянин нашел змею, пожалел ее, отогрел, а она его и ужалила (№ 176). Волк услышал, как нянька грозилась выкинуть младенца волку, поверил ей, долго ждал исполнения угроз, но остался ни с чем (№ 158). Галка жила в неволе, это было ей в тягость, она улетела на свое дерево, но запуталась веревкой в ветвях и погибла (№ 131).

По мотивам, составляющим сюжет, все эти басни различны: в известном справочнике Стиса Томпсона 51 51 Thompson S. Motif-Index of folk-literature. 2nd ed. Vol. 1–4. Indianapolis, 1955. они разнесены по пяти разным разделам, не говоря уже о разных подразделах. Но по способу соединения этих мотивов в сюжетное целое все они однородны, все сводятся к одной и той же сюжетной схеме 52 52 О понятии сюжетной схемы см.: Пропп В. Морфология сказки. Л., 1928. Ср.: Мелетинский Е. М., Неклюдов С. Ю., Новик Е. С., Сегал Д. М. К построению модели волшебной сказки // III летняя школа по вторичным моделирующим системам – тезисы. Тарту, 1968. С. 165–177. .

Схему эту можно сформулировать словами так: «Некто захотел нарушить положение вещей так, чтобы ему от этого стало лучше; но когда он это сделал, оказалось, что ему от этого стало не лучше, а хуже». Схема эта, как можно видеть из приведенных примеров, – четырехчастная: экспозиция, замысел, действие, неожиданный результат. Меняются лишь мотивировки во втором пункте, в «замысле»: для галки и для человека – это жадность, для верблюда – тщеславие, для зимородка – самосохранение, для рыбаков – радость, для крестьянина – жалость, для волка – доверчивость, для галки – свободолюбие. Чаще всего, как мы увидим, мотивами выступают жадность и тщеславие (т. е. желание персонажа изменить в свою пользу распределение материальных или духовных благ), затем самосохранение (страх); остальные мотивы единичны. Можно было бы ожидать, что как мотивируется действие, так будет мотивирован и его неожиданный результат; но этого не происходит, потому что здесь мотив почти во всех баснях один и тот же: обуянный жадностью (тщеславием, жалостью и т. п.) персонаж забывает о самосохранении и за это платится. Вот почему схема басенного рассказа оказывается четырехчастной, а не более симметричной, пятичастной (экспозиция – мотивировка действия – действие – мотивировка результата – результат).

Установив схему данного сюжетного типа, можно составить исчерпывающие списки мотивов, которыми может заполняться каждое звено в этой схеме.

Для первого звена, экспозиции («Конь пасся на пастбище…», «Волк охотился…», «Гусыня несла хозяйке золотые яйца…»), такой список сведется, во-первых, к полному перечню персонажей данного цикла басен (конь, волк, гусыня…) и, во-вторых, к полному перечню обстановочных мотивов, фона действия (пастьба, охота, домашнее хозяйство…). Такие перечни важны для изучения среды возникновения басенных сюжетов (показательно сравнение «сельского» фона эзоповских басен и «городских» мотивов, учащающихся в баснях Федра); но для нас это сейчас не существенно.

Для второго звена, «замысла» или «мотивировки действия», мы уже составили ориентировочный список из семи мотивов; в дальнейшем мы попытаемся расширить его до исчерпывающего охвата.

Для третьего звена, «действия», можно выделить несколько наиболее частых случаев. Первый случай – простое продолжение действия, начатого в экспозиции главным персонажем: «рыбаки тянули сеть… и вытянули ее» (№ 13). Второй случай – главный персонаж повторяет действие другого персонажа: «верблюд увидел, как все хвалят пляшущую обезьяну… и сам пустился в пляс» (№ 83). Третий случай – главный персонаж не только повторяет, но и усугубляет действие другого: «орел унес ягненка… – галка набросилась на барана» (№ 2, см. выше). Четвертый случай – персонаж сам выдумывает хитрость для достижения своей цели: «зимородок боялся людей – и свил гнездо над морем» (№ 25). Пятый случай – персонаж доволен своим положением и не пытается изменить ситуацию, но ситуация меняется сама: «пастух искал ягненка – и вдруг нашел его в когтях у льва» (№ 49). Эта типология басенного действия оставляет желать много лучшего, но по усовершенствовании она может стать полезным орудием анализа.