Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

С этой целью Бисмарк представлял в Лондоне сближение с Россией «защитной мерой необходимости», ответным шагом на агрессивную политику Австрии и Франции в Европе [1615]. Он ставил королевское правительство в известность, что если Австрия будет использовать добрые отношения с Англией и королевством Ганноверским как оружие против Северогерманского союза, Пруссии ничего не останется, как пойти на ответные меры давления на Австрию.

В такой наэлектризованной обстановке многое зависело от прозрачности в отношениях между самими партнерами: Россией и Пруссией. Важными были периодические заверения в укреплении сотрудничества и небольшие дружеские жесты. Так, например, в середине декабря 1867 г. между Горчаковым и Ройсом состоялась беседа, на которой российский министр поделился с прусским посланником распространявшимся в зарубежной прессе слухом о своей якобы скорой отставке. Горчаков обозначил вероятные источники таких слухов: венскую и лондонскую прессу – и кратко охарактеризовал своих преемников, называемых за рубежом. Среди прочих был и российский посол во Франции барон А. Ф. Будберг. Интересно данное Горчаковым объяснение причин, по которым Будберг не смог бы стать в данный момент «желательным» для Запада российским министром иностранных дел: «Прежде всего, это из-за его немецкой фамилии, а во-вторых – из-за его слабой дружбы с Пруссией» [1616].

Недопонимания между партнерами могли привести к неприятным эпизодам, как это случилось в первой половине января 1868 г. [1617]На фоне распространявшихся из Парижа и Вены [1618]слухов о том, что Бисмарк изменил России и примкнул к австро-французскому лагерю, Горчаков прочитал в консервативной «Neue Preußische Zeitung» статью, содержание которой фактически подтверждало эту информацию [1619]. На встрече с Ройсом российский канцлер выражал свое «огорчение» и отмечал, что «эта статья Крестовой газеты добавит масла в огонь, чего бы он так хотел избежать» [1620].

Поднятую в российской столице шумиху [1621]Бисмарку пришлось успокаивать самому. Прежде всего, уверения в искренности отношений Пруссии к России предоставил Бисмарк российскому посланнику Убри [1622]. Кроме того, северогерманский канцлер отправил специальное предписание Ройсу [1623]. Он специально обращал внимание Петербурга на то, что «в настоящее время, и, я вполне могу сказать, вследствие моих усилий общественное мнение (Германии – В. Д.) начало привыкать к здоровому восприятию наших отношений к России и рассматривать последнюю как естественного союзника ПруссииLXVII». Дальнейшему укреплению этого здорового развития отношений, считал Бисмарк, мешало два фактора: «Необузданный тон, с которым русская пресса бьется против Пруссии», и пассивность, с которой российское правительство ведет себя по отношению к такой прессеLXVIII. Вследствие этого общественное мнение в Германии воспринимало отсутствие со стороны государства критики такой «односторонней антипрусской и антигерманской» направленности газет как подтверждение недружественной политики Петербурга по отношению к Берлину. Вместе с тем, Бисмарк успокаивал Петербург в том, что «наши взгляды по отношению к России такие же, как и прежде, и с момента моего вступления в министерство никогда не колебались. Мы рассматриваем Россию как нашего естественного исторического и близкого союзника»™х. Используя свой богатый потенциал убеждения, северогерманский канцлер с теплотой отзывался о добрых отношениях с Горчаковым и просил Ройса передать ему, что если и придется Пруссии действовать против России, то «Горчаков будет первым, кого я об этом оповещу». Это письмо Бисмарка произвело «самое благоприятное впечатление» [1624]на Горчакова. Он многократно прерывал прусского посланника, зачитывавшего вслух письмо северогерманского канцлера, «самыми воодушевленными рукоплесканиями и неоднократно подробными замечаниями, а в конце сказал мне, чтобы я сообщил Вашей светлости (Бисмарку – В. Д.), что он готов подписаться под вышесказанным обеими руками» [1625]. Единственное, с чем не согласился Горчаков, так это с полным отсутствием на страницах российских печатных органов критики антипрусских статей, опубликованных в некоторых газетах™. По этому поводу в самом конце февраля 1868 г. между «Московскими ведомостями», «Journal de St.-Petersburg» и выходившим в Париже австрийским журналом «Mémorial diplomatique» возникла полемика, в которой российская пресса доказывала отсутствие на ее страницах статей антипрусской направленности, а также политическую независимость российских журналов [1626].

В скором времени Бисмарк отправил Ройсу еще несколько предписаний, в которых просил успокоить Горчакова относительно того, что никаких планов о создании Дунайской конфедерации во главе с Австрией [1627]или сближении с Францией [1628]он не высказывал. Он также просил Ройса «возражать против любого слуха относительно сближения Пруссии с Францией и Австрией с полной решимостью, как будто они совершенно сотканы из воздуха» [1629]. Беседы Бисмарка с Убри были настолько искренними и доверительными, что, оценивая их содержание, Горчаков писал: «Чувства к нам, о которых господин Бисмарк просил Вас сообщить нам, не оставляют желать чего-то лучшего. Они полны сердечности и откровенности» [1630].

Вся эта история побудила Ройса обратить внимание Берлина на то, что после расхождения с Францией Россия остро переживала свою возможную изоляцию в восточном вопросе и поэтому ревностно следила за изменениями в берлинских настроениях. Любая новость о налаживании отношений Пруссии с другими державами воспринималась весьма резко"™. После ознакомления с этим донесением Ройса король Вильгельм I оставил интересное замечание. Имеется смысл привести его полностью: «В восточном вопросе прусская политика стоит во 2-й линии; таким образом, нельзя занять какого-либо обязывающего положения. – Россия же должна помнить, что больной человек [1631]в 1853 – 1856 гг. нашел врачей, лечение которых привело к незабываемому для России кровопусканию, было бы неплохо напомнитьей об этом, чтобы предостеречьее от поспешностей! В(ильгельм)» [1632].

Возникшее вследствие появления в российских газетах статей анитипрусской направленности неудовольствие германского общественного мнения теперь уже сглаживал император. Однажды, после очередного концерта в Зимнем дворце он вместе с Ройсом отправился на поезде до станции Лисино на охоту. Император пригласил Ройса в свое купе и имел с ним продолжительный разговор, что приятно удивило прусского посланника. В ходе этой беседы император просил Ройса передать в Берлин, что если в российской прессе и «существует недоверие или неприязнь к политике правительства Его Величества, он это чувство совершенно не разделяет. Его вера в дружественный образ мыслей Вашего Величества не может быть поколеблена, и он надеется на то, что сможет всегда рассчитывать на эту дружбу» [1633].