Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Эта отставка последовала 28 ноября [1680]. По смелому выражению «Московских ведомостей», она осуществилась «по сигналу, поданному из Пруссии» [1681]и была воспринята Горчаковым с воодушевлением. В разговоре с Ройсом [1682]он цитировал слова домнитора (князя) Объединенного княжества Валахии и Молдавии Кароля I Гогенцоллерн-Зигмарингена: «Этим мы обязаны графу Кейзерлингу [1683], который ловко смог выполнить инструкции своего правительства [1684]». Сам же Горчаков называл «Пруссию спасительницей Европы! [1685]», хотя, к слову, весьма скептически относился новому министру внутренних дел Румынии Михаилу Когэлничану [1686]. Руководитель Азиатского департамента МИД Стремоухов в разговоре с Ройсом был более резок и называл такую «смену министерства уступкой Франции». Стремоухов советовал Ройсу обратить внимание на французскую прессу, тон которой должен был поменяться в скорости на благожелательный по отношению к Румынии [1687], и на отношение к России нового румынского правительства под председательством Димитрие Гика, которое, наоборот, должно было в ближайшее время охладеть [1688]. Россия продолжала внимательно следить за развитием событий в Румынии [1689].

Политическое противоборство двух полюсов – франко-австрийского и российско-прусского – после завершения румынского конфликта только набирало обороты [1690]. По воспоминаниям Милютина, «толки о неизбежной войне в близком будущем не прекращались. Всякое событие <���…> всякая мера <���…> всякая речь <���…> все истолковывалось в смысле воинственных замыслов той или иной державы, между тем как со всех сторон только и слышались заявления о необходимости мира, о желании всех правительств поддержать его» [1691].

Особенно отчетливо это проявилось на созванной по инициативе российского правительства и начавшейся в Петербурге в середине октября 1868 г. международной военной комиссии, посвящённой обсуждению разработки законов войны и возможному исключению варварских методов ведения войн. В Германии считали это высоким проявлением гуманных принципов Александра II в его внешней политике, после того как освобождение крестьян стало восприниматься германской общественностью как знаковое событие его политики внутренней [1692]. Горчаков с воодушевлением писал Штакельбергу в Париж, что «почти все великие державы, даже Англия, посылают представителей на военную конференцию» [1693]. Петербург приглашал даже депутации «государств второго порядка» [1694]. В итоге состав комиссии вошли представители правительств 18 европейских государствLXXX.

Однако большие ожидания разбились о реалии того времени. Оказалось, что Европа не была готова к кардинальному решению этого вопроса, что Горчаков понял уже на первых заседаниях комиссии [1695]. В ходе работы комиссии некоторые государства во главе с Пруссией выразили желание исключить из военной практики любые варварские средства борьбы [1696], однако Англия выступила за сохранение за воюющими сторонами неограниченной свободы в выборе средств борьбы. Из-за этого главного разногласия в итоговой декларации, принятой 11 декабря 1868 г., нашел отражение лишь запрет на использование в армиях европейских стран разрывных или воспламеняющихся снарядов весом менее 400 граммов [1697], поскольку это противоречило законам человеколюбия [1698].

Санкт-Петербургская конференция стала яркой, но короткой вспышкой в европейских международных отношениях, в которых намечалась очередная фаза напряженности в связи с продолжающимся конфликтом на Балканах. После отправки очередного греческого партизанского отряда на продолжавший бунтовать Крит [1699]официальный Константинополь выдвинул Греции в начале декабря ряд ультимативных требований [1700]и в случае неисполнения их заявил о своем намерении прервать дипломатические отношения с ней [1701], что было поддержано представителями Франции, Англии и Австрии в Константинополе [1702]и опротестовано графом Игнатьевым. Такое единение западных держав, по мысли Бисмарка, могло способствовать лишь нагнетанию международной обстановки. В отправленном статс-секретарем прусского МИД Германом фон Тилем по приказу Бисмарка предписании северогерманским дипломатическим представителям в Париже, Лондоне и Петербурге [1703]рекомендовалось отстраняться от каких бы то ни было определенных заявлений и стремиться к достижению конструктивного решения в урегулировании турецко-греческого конфликта. Примечателен тот факт, что, учитывая агрессивный характер австрийской политики, Бисмарк посчитал бесполезным отправлять подобное предписание Вертеру, прусскому представителю в ВенеLXXXI.

Бисмарк учитывал передаваемые Ройсом из Петербурга сведения о том, что хотя «здесь и переживают об угнетаемых турками на Крите христианах», в настоящих условиях Россия не сможет «поддержать греков с оружием в руках»; более того, она сама нуждается в сохранении мира, но усматривает в этих событиях «желание Франции и Австрии быть скомпрометированной» [1704]. В ответном предписании под грифом «совершенно секретно» от 10 декабря [1705]Бисмарк советовал Ройсу в доверительных беседах с Горчаковым лишь содействовать плодотворному обмену мнениями между берлинским и петербургским кабинетами, «чтобы договориться о совместных или аналогичных действиях при внезапно возникающих вопросах»LXXXII.

Ройс сообщал Бисмарку, что Горчаков, узнав об этой инициативе Бисмарка, не мог найти достаточных слов для выражения своего восторгаLXXXIII. «Начните свое письмо графу Бисмарку тем, что переданное Вам поручение доставило мне такую радость, как будто оно подтвердило, что мой многоуважаемый друг вновь взял дела в свои руки с прежней бодростью и силой [1706]». В этом предложении Бисмарка Горчаков видел гарантию мира, к которому искренне стремились две великие державы [1707]. Он также выражал свою готовность «обратить внимание Лондона и Парижа на необходимость миролюбивой политики» при урегулировании восточного вопроса, «если Ваша светлость поддерживает это и будет действовать сообразно» [1708]. По всем важным вопросам Горчаков советовал Убри в это время вступать в «тесное общение с Бисмарком» [1709], рекомендовал «принять обещанные Бисмарком предложения с живейшим интересом и желанием добиться между нами полного согласия в интересах мира» [1710].

Уже через несколько дней Бисмарк распорядился передать телеграфом Ройсу свой план урегулирования конфликта [1711], который учитывал данные накануне Александром II греческому королю Георгу I рекомендации поведения в отношениях с Турцией [1712]. Этот «шахматный ход», как его называл канцлер, заключался в том, чтобы склонить греков обратиться к Франции, как заступнице своих интересов. Бисмарк был уверен в том, что «французское национальное тщеславие добилось бы большего, чем от него требовалось, чтобы сделать эту защиту эффективной». Благодаря этому греческому гамбиту Россия, а вместе с ней и Пруссия, спутывали все австрийские планы. Депутация греков, обратившаяся к Наполеону III как гаранту мира на континенте, могла в наивысшей степени потешить самолюбие французского императора, и его вовлечение в миротворческий процесс на Востоке ослабило бы опасную для Петербурга и Берлина франко-австрийскую солидарностях™™.