Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

«Московские ведомости» отмечали, что действительно важные проблемы, связанные с урегулированием восточного вопроса, в ходе работы конференции не были затронуты. Вследствие этого, газета Каткова назвала парижскую конференцию «жалким изворотом выпутаться из неловкого и ложного положения. Вместо того чтобы упростить восточный вопрос, она внесла в него новую запутанность» [1742].

Несмотря на желание турецкой стороны прервать работу конференции и начать незамедлительные военные действия против Греции [1743], заседания продолжились. Участники конференции потребовали от правительства Греции прекратить в какой бы то ни было форме поддержку восстания во владениях султана. Вынужденная подчиниться этому решению держав [1744], Греция отказалась от вооруженной борьбы за Крит. Жители острова, истощенные длительной войной с подавляющими силами турок и лишенные поддержки извне, вскоре сложили оружие. «Европа более всего избегала затронуть жгучий Восточный вопрос, когда зловещие тучи, видимо, собирались на Западе», – писал в своих мемуарах Милютин [1745].

Пламя на Востоке не разгорелось, «опасность вооруженного столкновения на юго-востоке Европы, которое могло повести к общему европейскому пожару <���…> устранена» [1746]. Учитывая собственный внутренний потенциал и расклад сил в Европе, Россия не стала использовать в настоящий момент конференцию для изменения status quo в этом взрывоопасном регионе Европы.

В эти дни Бисмарк информировал северогерманского представителя в Дрездене Фридриха Кристофа фон Айхмана, что «мы и впредь будем избегать того, что могло бы разрушить наши добрые отношения с Россией» [1747]. Повторяя эти же слова в письме Ройсу, он добавил: «Иметь в России верного и надежного друга – это для нас наивысшая ценность» [1748].

Горчаков это прекрасно понимал, даже не зная содержания этих писем Бисмарка. Расчет российского министра иностранных дел был верным, поэтому слабая прусская поддержка России на конференции в Париже совершенно не смутила его. По словам Горчакова, прусская «вялость, с которой мы столкнулись в последнее время, дает нам полную свободу действий в будущем, то есть дает потенциал, на который берлинский кабинет не сможет взирать с безразличием в случае, если его собственные интересы будут затронуты где-то еще» [1749]. Кроме того, он был убежден в том, что Пруссия будет вынуждена оказать России настоящую помощь в том случае, если ситуация на Востоке действительно накалится до предела. Сейчас же благодаря исходу конференции опасность миновала.

Инициативой мирного разрешения турецко-греческого конфликта Бисмарк уже во второй раз нанес дипломатическое поражение Бойсту. Австрийский министр упустил возможность подкрепить зальцбургские договоренности Наполеона III и Франца-Иосифа I конкретными достижениями в решении восточного вопроса и ему не удалось «повернуть колесо истории вспять» [1750], чего так хотел французский император в Зальцбурге. Бисмарк характеризовал австрийскую политику как «неспокойную, враждебную и лишенную такта» [1751]. В своем циркуляре северогерманским представительствам за рубежом от 6 января 1869 г. [1752]Бисмарк подробно излагал суть и методы проведения политики Бойста, которая «стремилась к достижению разрыва в отношениях между Северной Германией и Францией всеми своими традиционными методами», препятствовала сохранению мира в Европе и подталкивала великие державы к войне [1753].

В этом циркуляре Бисмарк обвинял Бойста в проведении австрийской агитации в Царстве Польском с целью ослабления России и использования восточного вопроса в своекорыстных интересах. Эту информацию подтверждают также воспоминания Д. А. Милютина. Российский военный министр писал: «Барон Бейст подавал полякам надежды на полное преобладание их в этой области. Такое систематическое кокетничание венского правительства с поляками и в то же время угнетение всех других славянских народностей повели к последствиям, не входившим, конечно, в расчеты барона Бейста, – к усилению взаимного сочувствия между австрийскими славянами и Россией» [1754].

Австро-российская война, на которую, по словам Бисмарка, была нацелена политика Вены, привела бы к изоляции Северогерманского союза. Поддерживая Россию, Союз был бы вынужден вступить в новую восточную кампанию, не имевшую ни малейшей поддержки в общественном мнении Германии. В скором времени прусское правительство рисковало вернуться в период конфронтации с обществом. Но если бы Пруссия отказалась от поддержки России в вооруженном конфликте с Австрией, Северогерманский союз оказался бы тогда в полной международной изоляции.

Бисмарк заканчивал свой циркуляр тем, что, учитывая истинные цели кабинета Бойста, внешнеполитические ведомства Англии и Франции стали питать все меньше доверия в отношении австрийской политики, угрожавшей безопасности в Европе. «Московские ведомости» словно вторили Бисмарку в оценке результатов политики «неудачливого» Бойста: «Великие державы <���…> взялись решить дело общим приговором. Г. фон Бейст очутился на скамье подсудимых перед лицом официозной берлинской печати <���…> теперь ему остается только сойти со сцены, и вот его торопят и провожают свистками» [1755].

Вследствие ставшей более резкой позиции Бисмарка и Горчакова, а также решительного желания в Берлине и Петербурге противодействовать австрийской агитации в Польше [1756], политика Вены начала меняться. В своем донесении в Берлин [1757]Ройс передавал шутливую фразу Горчакова: «Кроме нас в настоящий момент самая примерная держава из всех – Австрия, только это, к сожалению, случилось слишком поздно». Горчаков зачитывал Ройсу отдельные части из донесения советника российского посольства в Вене барона Карла Петровича Икскюля фон Гильденбандта. Оно свидетельствовало о том, что граф Бойст стал более учтивым к дипломатическим представителям России и Пруссии в Вене. Испытывавший в это время совершенно ровные чувства к политике Вены [1758]Горчаков встретил эти новости с Дуная положительно, с надеждой на то, что они будут способствовать охлаждению международной напряженности, хотя в искренность такого поведения Бойста не верили ни российский, ни северогерманский представители в Вене [1759], ни депутаты прусского парламента [1760]. Тем не менее, российский министр не исключал в своих расчетах венский фактор. «Не меняя курс нашей общей политики, не питая иллюзий относительно искренности Австрии, – писал Горчаков Икскюлю фон Гильденбандту в Вену, – мы включаем в наши расчеты менее горькие отношения с Веной как противовес, который может быть полезен» [1761].

Разрядка в международной политике стала заметной также благодаря улучшению отношений между Россией и Англией [1762]. Еще с середины 1868 г. [1763]в Пруссии отмечали позитивную динамику в этом процессе. В своем донесении 23 февраля 1869 г. в Берлин [1764]Ройс писал о царившем в Лондоне удовлетворении в связи с российской позицией по мирному урегулированию восточного вопроса и сохранению status quo на Востоке [1765]. Ройс отмечал, что значительное улучшение отношений между Россией и Англией наблюдалось в активном продолжении конструктивного диалога по Средней Азии [1766]. В этом донесении сообщалось о росте общественного недовольства в России по отношению к Франции, которая стремилась приписать заслуги по мирному разрешению конфликта исключительно себе, а также по отношению к Пруссии. Петербург еще бурлил из-за слабой поддержки Пруссией российской делегации на парижской конференции. Ройс писал тогда: «Нужно же на кого-то злиться, поэтому и посчитали естественным, сделать ответственным за эту злость своего лучшего друга».