Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Высказывания о дружбе российский император подкреплял заверениями о реальной помощи Пруссии со стороны России. В другом своем донесении в Берлин, датированном также 5 февраля [1634], Ройс писал, что Александр II не воспринимал всерьез возможность военной интервенции Австрии в Боснию и Герцеговину, равно как и вооруженного нападения Франции на Германию, однако такую перспективу он, вместе с тем, и не исключал". В случае развития действий по такому сценарию император уверял Ройса, что «король (Вильгельм I – В. Д.) может рассчитывать на меня в том, что я парализую Австрию. Диспозиция армии на австрийской границе была бы достаточна как в одном, так и во втором случае, чтобы достичь этой цели [1635]».

В свою очередь Ройс не преминул поблагодарить императора за его «родственный и дружественный образ мыслей».

Бисмарк подверг критике ответ Ройса на это высказывание императора. В своем предписании в Петербург 16 февраля [1636]он объяснял, что лучше было бы отвечать на изложение Александром II перспектив российско-прусского сотрудничества в Европе не искренним удивлением и благодарностью за его отношение к Пруссии, но словами, «что Его Величество король думает исключительно также как и император, и он так благодарен за эти слова, которые едва ли могли быть иными, как будто они выражали его собственные чувства и взгляды». Этот документ, обозначенный Бисмарком под грифом совершенно секретно, содержит также еще более ценную информацию. Бисмарк писал Ройсу, что в отношениях между великими державами всегда присутствуют свои преимущества и недостатки. Среди недостатков самым главным является чувство неблагонадежности по отношению к союзнику. По мнению Бисмарка, это чувство господствовало в отношениях Пруссии с Австрией, вследствие их многовекового противостояния, и Францией, где Наполеон III «не владеет полностью ситуацией, но демонстрирует свою зависимость от направлений партийных страстей». В отношениях с Россией было, по словам Бисмарка, совершенно иное. В данном случае все зависело от воли одного императора, образ мыслей которого мог сыграть решающую роль в отношении России к Германии. Оценка позиции Александра II северогерманским канцлером очень важна для лучшего понимания глубины российско-прусского взаимодействия в данном историческом промежутке времени; эту цитату следует привести полностью: «Во главе России мы видим Государя с искренним прямодушным характером и твердым словом, который заслужил полное доверие короля, нашего всемилостивейшего государя, и который гарантирует нам, что взаимное доверие <���Вильгельма I> не станет использоваться <���Александром II> с целью применить его же против нас в своекорыстных целях». Учитывая враждебность со стороны Австрии и Франции и воздержание английской политики от активных действий в Европе, Бисмарк полагал, что если Пруссия и «нуждается в присоединении <���к державе>, единственно приемлемым является присоединение к России.

Интересы обеих стран <���Пруссии и России> не находятся ни в малейшем противоречии».

Отношения между Петербургом и Берлином после этой январской газетной вьюги вновь потеплели. Горчаков писал Штакельбергу в Вену, что «наши отношения с Пруссией в наилучшем состоянии. В последнее время они приобрели еще более интимный характер в результате излияний, полных откровенности» [1637]. Особенно Петербург высоко ценил стремление Бисмарка «оставаться в согласии с нами в общих направлениях восточной политики» и его нежелание, «чтобы осуществляемая им политика была приравнена к проводимой тюильрийским кабинетом, на которую мы жалуемся» [1638].

М. Н. Катков в «Московских ведомостях» будто бы вторил тональности настроений в двух столицах. В номере от 21 февраля 1868 г. он писал о том, что Бисмарк «изобличил» французский и австрийский кабинеты «в намерении создать на границе Германии гнездо антипрусской агитации немецких выходцев», что обнаружило не только «лживость комедии мнимого австро-прусского союза, который будто бы изолировал Россию, но и то, что центр политического тяготения западной Европы действительно переместился из Парижа в Берлин» [1639].

Александр II и Горчаков проявляли наибольшую благожелательность по отношению к северогерманскому посланнику Ройсу [1640]. В ответ на это Бисмарк нарочито демонстрировал свою благосклонность к российскому посланнику в Берлине Убри, личные взгляды которого не отличались, правда, большой симпатией по отношению к Пруссии [1641]. Тем не менее, Бисмарк особенно выделял его среди аккредитованных в столице Северогерманского союза дипломатических представителей и уделял свое внимание преимущественно ему [1642], что в высшей степени настораживало Францию, в которой усиливались слухи о секретном российско-прусском соглашении^™.

Переписка с Петербургом в начале 1868 г. и написанное Александром II Вильгельму I в искренних чувствах письмо [1643]убедили прусского министра-президента в действенности российско-прусского согласия и готовности Александра II к решительным действиям, если того потребуют обстоятельства. В свою очередь, Бисмарк советовал Ройсу пока не обсуждать в разговорах с Александром II и Горчаковым двусторонние обязательства [1644]или детали [1645]возможного союза между Россией и Северогерманским союзом. Он прекрасно понимал, что такие разговоры могли еще больше разжечь воинственные настроения в Петербурге, что только бы обострило международную напряженность. По его мнению, на данном этапе было важно продемонстрировать Европе, что пока Австрия и Франция, усиливая напряженность на континенте, только ищут пути сближения, направленного против России и Пруссии [1646], и рассчитывают в этом поиске на поддержку со стороны Англии, Берлин и Петербург едины в своем стремлении твердо противостоять любой агрессии.

В предписаниях посланникам в Париже [1647], Вене [1648]и Лондоне [1649]Бисмарк сообщал, что царское правительство решительно добивается сохранения мира на континенте и выступает против ведения агрессивной политики на Востоке [1650]западными державами и Австрией, с которой у России установились «крайне прохладные отношения» [1651]. На основании достоверных сведений из российской столицы Бисмарк подчеркивал, что пересечение австрийскими войсками турецкой границы будет восприниматься в Петербурге как casus belli и возымеет ответную реакцию со стороны правительства [1652], что, согласно его представлению о российском менталитете, активно будет поддержано общественным мнением.

Заверения императора в том, что в случае военного развития событий, если Пруссия столкнется с Францией или Австрией, Россия будет готова сковать действия Австрии [1653], выставив на границу с ней 100 тысячный корпус [1654]LXXIV, было, по мнению Бисмарка, серьезным аргументом. Еще в начале марта Горчаков просил Убри «деликатно разузнать» у Бисмарка, готова ли Пруссия была к тому, чтобы разместить наблюдательный корпус на австрийской границе, в случае если бы первой подверглась нападению Россия. Российского министра интересовало, насколько северогерманский канцлер, «намекавший» на участие России на стороне Пруссии в борьбе против «объединенных Франции и Австрии», был готов к ответным шагам [1655].