Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

На официальном уровне между Российской империей и Северогерманским союзом не возникло ни малейшей тени сомнения в возможности поднятия этого вопроса, который эти самые отношения значительно бы ослабил.

Тем временем Горчакова все более беспокоило присутствие Флёри в Петербурге, поскольку оно настораживало Ройса и Швейница, которые в своих донесениях могли сгустить краски, описывая задачи миссии нового французского посла [1822]. И эти переживания российского министра не были беспочвенными. В письме королю Вильгельму I [1823]Бисмарк обращал внимание на то, что «очень сильное впечатление на меня произвели донесения князя Ройса о намерениях Флери», подтверждавших стремление Франции исправить свое международное положение.

Несмотря на уверенность Бисмарка в том, что «император Александр сейчас, и, возможно, пока жив Государь, не согласится на союз с Францией», высказываемые Флёри предложения, по его мнению, свидетельствовали «убедительным образом о злой воле императора Наполеона и готовности начать с нами ссору, как только он найдет для этого дела товарища». Бисмарк приходил к справедливом выводу, что «беспомощная и поэтому непредсказуемая» политика Наполеона III не найдет такого «товарища» на Неве.

В своем разговоре со Швейницем российский император отметил, что «генерал Флёри хочет снискать себе лавры столкновением Вашего Величества (короля Вильгельма I – В. Д.) и нас» [1824]. И даже «Московские ведомости», продолжавшие газетную кампанию с немецкой печатью [1825], отмечали чуть ранее, что по вопросу о предполагаемом сближении России и Франции «ни в нашей газете, ни в других органах русской печати, сколько мы знаем, не высказывалось <���…> никаких мечтательных предположений, а еще менее угроз или наступательных планов», и продолжали далее: «Берлинские политики очень хорошо знают, что со стороны России им не грозит опасность, что Россия не помышляет разрушать дело 1866 года и возвращать Германию к прежнему порядку вещей» [1826]. Справедливости ради следует отметить, что Горчаков, как того требовали обязанности министра иностранных дел великой державы, мыслил более широко и не закрывал для себя возможности сотрудничества с Францией. В письме Убри он подчеркивал, что «если мы сохраним те же настроения и те же взгляды в отношении Пруссии, это не приведет к монополии, которая исключила бы все отношения с другими странами» [1827].

И хотя больших изменений в российско-прусских отношениях не произошло™*™, деятельность генерала Флёри все же послужила причиной одного инцидента. В беседах с генералом Александр II проявил интерес к французской позиции по возможности проведения выборов в Северном Шлезвиге™*™^ что, кстати, было предусмотрено третьей статьей Пражского мирного договора 1866 г. Это легло в основу личного письма российского императора королю Вильгельму I 23 ноября [1828].

Пруссия должна была максимально быстро отреагировать на возможность внесения этого вопроса в международную повестку дня. Северогерманскому посланнику в Петербурге находившийся в своем поместье в Варцине Бисмарк составил быстрый ответ, в котором предписывал «резко и жестко отвечать на любые неприятные намеки в отношении Северного Шлезвига» [1829]. Но вот письменный ответ императору от имени Вильгельма I Бисмарку было настолько сложно составить, что ему пришлось подготовить несколько вариантов такого ответа, подразумевающего обоснование в мягких выражениях неприкосновенности земель Северного Шлезвига.

В Берлине обсуждение ответа на письмо императора затягивалось, а время торопило. Это письмо должен был привезти в Петербург лично принц Альбрехт Прусский, брат Вильгельма I [1830], приглашенный в российскую столицу на торжества по случаю столетнего юбилея учреждения высшей военной награды Российской империи: Ордена Святого Георгия [1831]. К отъезду принца был подготовлен лишь поздравительный адрес, в котором указывалось, что вопросу о дальнейшей судьбе Северного Шлезвига будет посвящено отдельное письмо. Этот поздравительный адрес заканчивался фразой, в которой король, по предложению Бисмарка, высказывал надежду, что «усилия французской дипломатии, направленные на то, чтобы нас разъединять или ослабить связи, которые нас объединяют, едва ли нашли бы сейчас отклик в Санкт-Петербурге, равно как и в период других осложнений, связанных с наполеоновской политикой, которые не удались в Берлине» [1832].

В начале декабря Бисмарк подготовил для короля вариант письма, в котором он объяснял Александру II бесперспективность нового обсуждения шлезвигской проблемы. К тому же из Парижа стали поступать сведения, что генерал Флёри затронул тему в Петербурге лишь поверхностно [1833]. Французский министр иностранных дел, принц Анри-Годефруа де ла Тур д’Овернь, не желая осложнений в вопросе о Северном Шлезвиге, и вовсе не давал генералу конкретных указаний, а сам же считал вмешательство Франции в этот вопрос нецелесообразным [1834]. Учитывая эту информацию, Бисмарк изменил тон письма и включил фразу, в которой Вильгельм I высказывал свою уверенность в том, что предложения генерала Флёри в Петербурге не могли вызвать серьезных последствий, наоборот, они явились для генерала и его государя-императора (Наполеона III – В. Д.) доказательством истины, «которую я выразил в своем последнем письме, – что безрезультатно завершились все усилия, направленные на разделение нас или ослабление связей, которые всегда объединяют Санкт-Петербург и Берлин» [1835]. Но и это письмо не было отправлено.

Решительная концовка привезенного принцем Альбрехтом поздравительного адреса Вильгельма I побудила Александра II сгладить негативный осадок, возникший в Берлине. В ходе торжественных мероприятий в Петербурге, состоявшихся 8 декабря [1836], российский самодержец наградил Вильгельма I Первой, высшей степенью Ордена Святого Георгия [1837], которой до этого удостоилось быть награжденными всего 19 человекамьхххх. Обращаясь в своей торжественной речи к принцу Альбрехту император подчеркнул, что с Вильгельмом I «его соединяют узы родства личной дружбы и глубокого уважения» [1838]. Интересно, что петербургский корреспондент «Allgemeine Zeitung» по-другому передал фразу императора: «Подчеркнул дружественное отношение России к Пруссии и товарищество по оружию, существующее между двумя монархами» [1839]. Эта формулировка, вероятно, была более точной, поскольку в отправленной Ройсом в Берлин телеграмме принц Альбрехт сообщал: «Он (Александр II – В. Д.) обратил внимание на существующее между обоими монархами единство, которое, с другой стороны, тесно связывает и армии» [1840].

В ответ российский самодержец получил от королевской делегации прусский орден «Pour le mérite», высшую военную награду Королевства Пруссия. В торжественный день, 8 декабря 1869 г., в Берлин был отправлен боевой генерал-майор Иван Григорьевич Ностиц для вручения знаков отличия Ордена Святого Георгия королю Пруссии Вильгельму I. Генерал был торжественно встречен в столице Северогерманского союза 11 декабря и в этот же день на официальном приеме прусский король произнес тост за здоровье российского императора. Вильгельм I подчеркнул, что в 1814 г. он был награжден Александром I Орденом Святого Георгия Четвертой степени. С большой благодарностью прусский король спустя 55 лет принимал высший российский военный Орден и считал это награждение следствием желания императора Александра II «обобщить победоносное прошлое двух наших армий и победоносное настоящее моей армии» [1841].