Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Дальнейшие попытки Отвэя ввести Пруссию в фарватер английской политики на Востоке Бисмарк категорически отклонял. Более того, он посчитал бестактным выраженное Отвэем мнение о том, что, учитывая антигерманские взгляды российского престолонаследника, Пруссии следовало бы заблаговременно побеспокоиться об укреплении своих отношений с Австрией, естественной соперницей России. Бисмарк считал такой поворот событий возможным, однако маловероятным, а в настоящих условиях не имеющим никакого значения. Кроме того, канцлер не давал Бернсторфу санкцию на обсуждение с Отвэем темы престолонаследия в зарубежном государстве, отмечая, что подобные вопросы являются прерогативой исключительно короля в его обмене мнениями с зарубежными правительствами [1855].

Крепкие прусско-российские связи продолжали беспокоить и Австрию, поэтому северогерманскому посланнику в Вене Хансу Лотару фон Швейницу пришлось уверять австро-венгерского министра-президента графа Д. Андраши в том, что пока Россия находится в тесном союзе с Пруссией, она не угрожает Венгрии [1856]. Эту же точку зрения Горчаков просил в своем письме Н. А. Орлову отстаивать в австрийской столице [1857].

Бисмарк в своем предписании в Вену [1858]выражал удовлетворение приводимыми Швейницем доводами и советовал ему в беседах с Андраши возвращаться к тому, что политика России не враждебна Венгрии. Высоко оценивая осведомленность Швейница о происходящих в России событиях, Бисмарк рекомендовал ему делать во время своих разговоров акцент на том, что в Петербурге «существует антагонизм двух течений, двух партий, из которых первую обозначают как императорскую, а вторая, пусть и неопределенно, понимается как партия „Московской газеты“ [1859]». Вторую партию вследствие ее панславянских взглядов Бисмарк считал «противником» Пруссии, равно как и Венгрии.

В Северогерманском рейхстаге также были осведомлены о существовании такой партии. Известный депутат, представитель Свободно-консервативной партии Вильгельм фон Кардорфф отмечал, что в России «в настоящий момент просто бросается в глаза лютая ненависть ко всему немецкому естеству, ненависть, о которой ранее даже и речи не шло». Кардорфф не мог понять причины такой ненависти. Он делал только предположение, что это, возможно, было связано с обвинением российским общественным мнением немецкой стороны во вмешательстве во внутрироссийские вопросы в российских национальных окраинах [1860].

В этой связи Бисмарк писал Швейницу [1861], что «проводимый лично императором и правительством курс нацелен на дружбу с Пруссией и по этой причине именуется его противниками как „германский“». Северогерманский канцлер подчеркивал, что в интересах не только Пруссии, но и Австрии было «сохранить этот господствующий (в Петербурге – В. Д.) курс в неизменном состоянии и еще более укрепить его». Таким образом, Бисмарк представлял Пруссию своего рода связующим звеном, мостом, через который Австрия могла бы наладить свои отношения с Россией [1862]. В это время Ройс образно писал, что «отношения между Россией и Австрией как нежное дитя, за которым внимательно ухаживают, но юную жизнь которого по невнимательности можно подвергнуть опасности» [1863]. Такая расстановка сил могла стать основой для российско-прусско-австрийского сближения в дальнейшем.

Понимание Бисмарком роли Александра II в сдерживании антигерманских настроений в России и проведении внешнеполитического курса в дружественном Пруссии направлении особенно заметно в его предписании северогерманскому послу в Лондоне. «Пока император жив, – писал Бисмарк А. фон Бернсторфу, – его убеждения являются для этих отношений лучшей гарантией, недооценить которую невозможно». Вместе с тем, учитывая сильную антипрусскую партию в России, к которой принадлежал наследник престола, Бисмарк отмечал, что «было бы опрометчиво считать невозможным внезапную перемену в России, а затем и полное изменение наших отношений к этой стране» [1864].

Возможность выразить в очередной раз обоюдные симпатии представилась монархам Пруссии и России 22 марта [1865], когда Вильгельм I праздновал свое 73-летие, а также в последовавшем вслед за этим путешествии Александра II в сопровождении Горчакова [1866]в Берлин и на курорт в Бад Эмс в первые дни июня 1870 г. [1867]

Переговоры в Эмсе обеспокоили Лондон вероятностью обсуждения вопроса о статусе проливов. Хотя этот вопрос и не обсуждался специально, из выражений Горчакова следовало, что он более не намерен сохранять ограничение российского могущества в Черном море. Знакомство с документами министерства иностранных дел Российской империи показывает, что А. М. Горчаков уже в 1867 г., во время Критского восстания, пришел к выводу о том, что «с этого момента этот договор (1856 г. – В. Д.) утратил всякую ценность, поскольку он был нарушен в своих основных положениях другими договаривающимися сторонами. Мы объявим его почившим, как только это будет в наших интересах» [1868]. Теперь же в разговоре с Ройсом он заявлял, что «не станет избегать дискуссии относительно тех договоров [1869], как только того потребуют интересы России» [1870].

Эту демонстрируемую Европе идиллию родственно-государственных отношений не удалось испортить Австрии отправкой в Варшаву в начале июля 1870 г. эрцгерцога Карла Людвига Австрийского [1871]. Австрийский эмиссар, выражая искреннюю заинтересованность Вены в укреплении австрийско-прусских отношений, жаловался на то, что действия Бисмарка лишь утяжеляют эту перспективу и делают ее недостижимой. Северогерманский канцлер в своем ответном пассаже просил Ройса передать, что Пруссия уже длительное время стремилась к такому единству и была согласна на него, лишь только «если они не навредят нашим отношениям с Россией» [1872].

Прусско-российский монолит в это время казался незыблемым. Ни события на Востоке, ни газетная перебранка российской и немецкой прессы, ни рисуемая опасность захвата остзейских территорий России Пруссией [1873], ни австрийские провокации в Польше [1874], ни миссия Флёри, с её главной целью установить тесные отношения между Парижем и Петербургом [1875], ни отправка эрцгерцога Карла – ничто, казалось, не могло разрушить это здание, выстроенное родственными отношениями двух монархов и их пониманием необходимости укрепления союза между двумя государствами на данном этапе развития международных отношений.

В эти годы Бисмарк усиленно работал над укреплением обозначенной им в 1863 г. политики «Поворота на Восток», внешнеполитической ориентации на Россию, которая дала уже свои плоды во время образования Северогерманского союза. Разрыв или даже ослабление отношений с таким важным союзником, которым для Бисмарка являлся Петербург, могло привести к развитию международных отношений по неблагоприятному для Берлина сценарию. Риск был высок. На карту были поставлены небывалые достижения Пруссии в Германии, к которым очень ревностно относились на Дунае и на Сене и за которыми внимательно следили на Темзе. В этих обстоятельствах Бисмарк очень осторожно выстраивал диалог Берлина с Петербургом, главным участником которого с российской стороны продолжал выступать император Александр II.