Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Существовавшее в международных отношениях того времени постоянное напряжение, вызываемое различными конфликтами и обозначенное отчетливо сложившимися полюсами политических сил на континенте, становилось все труднее разряжать мирными инициативами государств.

В донесении 1 января из Петербурга Ройс писал Бисмарку: «Европейские кабинеты слишком рассудительны, чтобы желать войны» [1889]. Также и «Санкт-Петербургские ведомости» видели в наступлении 1870 г. «миролюбивые предзнаменования», хотя и отмечали, что «громадные вооружения, в конец истощающие народы, не прекращаются» [1890]. Предложенное французским послом в России генералом Флёри объяснение таких вооружений, как подготовка армий «против внутренних врагов», по словам Ройса, «смешила» князя Горчакова, который подчеркивал, что «для такой цели не требуется более 500000 человек» [1891]. И хотя российский министр иностранных дел продолжал подчеркивать, что Россия всегда проявляла интерес к сохранению европейского равновесия [1892], «Московские ведомости» по этому поводу были настроены довольно пессимистично: «Состояние, в котором находится теперь Европа, есть хронический кризис; временное равновесие Европы обеспечивается только тем, что каждая держава имеет много внутренних забот» [1893].

Очевидный поиск отдельными европейскими внешнеполитическими ведомствами в период с 1866 г. повода к большой войне, в которой были бы решены многие вопросы, затрагивающие глубинные интересы государств и поэтому неразрешимые в ходе дипломатических переписок или мирных конференций, привел к своему результату: «На карту поставлен был всемирно-исторический исход вековой борьбы между двумя соседними народами» [1894]. Российский посол во Франции Э. Г. Штакельберг еще летом 1869 г. обращал внимание Александра II на то, что сложившаяся во Франции сложная внешнеполитическая ситуация однажды вынудит французского императора «спасти дело посредством войны, войны причем популярной, с Пруссией» [1895]. При этом обращает на себя внимание тот факт, что Франция теперь уже не рассматривалась исключительным фаворитом, как это было прежде. Еще накануне российская пресса неоднократно очень точно отмечала важные изменения, произошедшие с Пруссией за несколько лет деятельности правительства Бисмарка. В 1868 г. «Московские ведомости» писали о «необычайно быстром, обманувшем все ожидания перерождении Пруссии из великой державы последней величины <���…> в великую державу первой величины, с безусловной свободой действий в международной политике и сверх того еще с наступательными, отважными политическими приемами, заменившими медлительный и исключительно оборонительный характер прежней политики Берлинского кабинета» [1896].

Ни остро стоявший восточный вопрос, ни сложная проблема запутанных интересов в Центральной Европе не привели к большой войне. Бисмарк, безусловно, помнил переданную Ройсом в одном из донесений в Берлин настоятельную просьбу Александра II к Вильгельму I: «Было бы крайне желательно не давать французам ни малейшего повода к войне» [1897]. Однако к середине 1870 г. в Европе все отчетливее выделялись два соперничавших друг с другом лагеря государств. Российско-прусское сотрудничество, нацеленное на сохранение мира и безопасности в Европе, сталкивалось с довольно агрессивным внешнеполитическим курсом, который демонстрировали Франция и Австрия. Комментируя назначение на пост министра иностранных дел Франции герцога Антуана Аженора Альфреда де Грамона, сторонника союза с Австрией и одного из инициаторов свидания французского и австрийского императоров в Зальцбурге в 1867 г., Горчаков в разговоре с Ройсом в середине мая 1870 г. предсказывал, что «дружба с Австрией теперь составит основу его (Грамона – В. Д.) внешней политики, что, по большому счету, не обещает России особенно дружественных заверений» [1898].

Несмотря на то, что «никто не мог предвидеть, что на политическом горизонте собирались черные тучи, которые вскоре разразятся страшной бурей» [1899], ожидаемая Бисмарком разрядка наэлектризованных грозовых туч, носившихся над Европой, началась с Испании, где стало невозможно «предугадать, что сулит стране завтрашний день и какой катастрофой разразится существующий кризис» [1900].

Интересное замечание в отношении мнения Александра II об этом вопросе в октябре 1868 г., когда в Испании в самом разгаре шла революция, сместившая с престола королеву Изабеллу II, передал в своем донесении в Берлин Ройс [1901]. Прусский посланник сообщал, что «императорское правительство имело такой незначительный интерес к занятию этого так бесславно погибшего трона, что у него (Александра II – В. Д.) не было ни малейшего желания прямо или косвенно участвовать в интригах, поддерживающих того или иного кандидата». Царь говорил Ройсу, что испанская революция интересна для России, как и для Пруссии, лишь своим результатом, «который мог бы занять французского соседа и отвлечь его от военных идей» в Европе. Об абсолютном нейтралитете России в этом вопросе говорил и Горчаков [1902]. По тем же соображениям «Вестник Европы» считал, что испанская революция «явилась как нельзя более кстати для запутанных дел Европы» [1903]. Однако по стечению обстоятельств испанский вопрос как раз и довел до точки кипения эти самые «военные идеи» «французского соседа» и взорвал мир на континенте, который политикам и дипломатам с большим трудом удавалось сохранять в течение нескольких лет. По воспоминаниям военного министра Милютина, «никто не мог предвидеть, что дело это примет вдруг совершенно другой оборот и поведет к кровопролитной войне между двумя великими державами» [1904].

1 июля 1869 г. собрание испанских кортесов во главе с новоизбранным премьер-министром генералом Х. Примом прияло решение об учреждении в Испании конституционно-монархической формы правления. Конечно же, встал вопрос о кандидатуре наследника престола. На задний план сразу же отошла кандидатура Антуана Орлеанского, герцога де Монпансье, который помогал генералу Приму в совершении революции. Не подходила кандидатура и бывшего португальского короля из заксен-кобург-готтской династии Фернанду II (Фердинанда II). Однако кандидатура его зятя Леопольда князя Зигмаринген-Гогенцоллерна, главы католической линии Гогенцоллернов, стала обсуждаться государственным секретарем Э. Салазаром и Х. Примом с большим интересом, в чем принимал личное участие и сам Бисмарк. Согласно воспоминаниям Р. фон Койделя, Салазар четырежды предлагал князю Леопольду испанскую корону [1905].

Франция никак не могла согласиться на эту кандидатуру. Учитывая то, что во главе Северогерманского союза стоял король Вильгельм из династии Гогенцоллернов, в Румынии уже правил и противодействовал французской политике в восточном вопросе домитор (князь) Карл I из католической ветви Гогенцоллерн-Зигмаринген [1906], Франция всячески противилась появлению на своей южной границе еще одного королевства, управляемого Гогенцоллернами, окружению «прусским кордоном» [1907].