Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Вместе с тем, Бисмарк уполномочил графа Эберхарда цу Зольмс-Зонненвальда на любые угрозы «сухо и коротко отвечать, что если нам объявят войну, мы поведем ее. Мы готовы и в состоянии защитить себя и не хотим, чтобы у кого-то возникали сомнения по этому поводу» [1931]. В том же смысле Бисмарк обращался и к советнику-эксперту правительства, бывшему главному редактору «Neue Preußische Zeitung», Герману Вагенеру [1932]. Даже «Московские ведомости», редакция которых неоднократно критиковала публикуемые в германских газетах статьи и политическую позицию некоторых периодических изданий, отмечали, что «прусские газеты держатся в положении так сказать оборонительном относительно вопроса о кандидатуре принца Леопольда Гогенцоллернского» [1933].

Состояние дел было напряженным. За одно только утро 10 июля Бисмарк отправил разным адресатам более 10 телеграмм. В этих обстоятельствах Вильгельм I, безусловно, понимал решающее значение, которое могло иметь любое его заявление для последующего развития событий. На встрече с Бенедетти 9 июля король заявил, что, желая посоветоваться с «известными персонами» [1934], «в настоящий момент он оставляет пока за собой право ответа» [1935].

Очевидно, не зная еще об этом, вернувшийся 12 июля в спешном порядке из Варцина в Берлин [1936]Бисмарк направил Абекену в Эмс [1937]телеграмму, в которой просил короля «не давать Бенедетти никаких разъяснений и не принимать на себя никакого посредничества в заявлениях наследного принца». В противном случае, по мнению Бисмарка, это бы воспринималось как уступка короля французским требованиям, было бы использовано «в Париже в своекорыстных целях», а на «справедливо раздраженное против Франции общественное мнение <���в Германии> оно оказало бы очень дурное влияние».

В Эмсе в это время продолжали разыгрываться страсти. 12 июля приехавший к Вильгельму I на переговоры Леопольд [1938]заявил об отказе от своих претензий на испанский престол [1939]. Находившийся в Берлине Горчаков узнал об этой новости от Бисмарка, получившего срочную депешу от Вертера [1940]. Тем не менее, это не снизило градус политического накала. В телеграмме Абекену Бисмарк сообщал полученную российским представительством в Берлине информацию из Парижа о том, что Грамон, несмотря на заявление Леопольда, объявил Вертеру, что «дело этим не закончено, осталось дурное поведение» [1941]. По словам Горчакова, Бисмарк потребовал от Грамона ответных гарантий со стороны Франции и даже сообщил о возможности экстренного созыва рейхсрата для обсуждения вопроса о мобилизации армии [1942].

Выигрышным для Бисмарка было то, что Горчаков находился в это время как раз в Берлине и наблюдал в режиме реального времени за происходившей эскалацией конфликта. Российский министр передал Александру II через своего коллегу, товарища министра иностранных дел Владимира Ильича Вестмана фразу Бисмарка: «В таком кризисе мы не смогли бы обойтись без нашего лучшего друга» [1943]. Адресованная России, эта фраза, по задумке северогерманского канцлера, очевидно, должна была быть встречена в российской столице с пониманием.

Горчаков надеялся на то, что войну все же удастся избежать благодаря «спокойному достоинству и мудрости» Вильгельма I, чего Европа не могла не отметить [1944]. 13 июля неназванный парижским корреспондентом «Allgemeine Zeitung» министр заявил на заседании Законодательного собрания о том, что «мы более ничего не требуем и с великой гордостью слышим о мирном исходе благодаря великой победе, которая не стоила ни единой капли крови» [1945].

Тем не менее, Францию достигнутые результаты не устроили. В этот же день, 13 июля, по инструкции из Парижа Бенедетти вновь отправился к Вильгельму I и вручил ему весьма дерзкое требование, согласно которому прусский король должен был дать формальное обязательство, что и в будущем запретит Леопольду принять испанский престол, если ему снова когда-нибудь это предложат [1946]. Нарушавшее дипломатический этикет своей дерзостью, это требование возмутило короля. Бенедетти пытался поднять этот вопрос во время прогулки Вильгельма I, но получил отказ, далее он проследовал за королем в его резиденцию. Недовольный таким вызывающим поведением французского дипломата, король повелел своему флигель-адъютанту Генриху фон Лендорфу сказать ему, что «королю более нечего добавить французскому послу» [1947]. В таком ответе Вильгельма I чувствовалось влияние телеграммы Бисмарка, которую он накануне получил через Абекена.

В этот же день Вильгельм I принял решение прервать курс лечения, чтобы вернуться в Берлин [1948]. Перед самым отъездом Бенедетти все же удалось встретить короля на вокзале и повторно изложить ему суть французских требований. В ответ он получил согласие монарха продолжить обсуждение этого вопроса уже в Берлине. Перед отъездом Вильгельм I отдал Абекену распоряжение изложить события этого дня в телеграмме Бисмарку.

Обстановка накалялась. «Московские ведомости» отмечали, что заграничные телеграммы поступали «в таком количестве, что часть их не успела войти даже в вечернее издание нашей газеты» [1949], а парижский корреспондент «Allgemeine Zeitung» сообщал, что в столице на улицы «вышла громадная масса людей. Очень проявляется воинственное настроение» [1950]. Горчаков в письме Ф. B. Бруннову в Лондон и Г. Н. Окуневу в Париж сообщал, что «спонтанный, полный, абсолютный отказ Гогенцоллерна» едва ли положит конец франко-прусскому спору, поскольку не исключено выдвижение Парижем очередных требований [1951]. Симпатии российского министра явно были на стороне Пруссии. О политике же Франции в эти дни Горчаков отзывался с осуждением. Он писал Александру II: «Что касается Пруссии, то, как мне кажется, вряд ли можно требовать от нее большего, чем она сделала <���…> Франция, безусловно, сделала все, чтобы развязать войну, и в этом убеждены дипломаты, посетившие меня» [1952].

Тем временем Бисмарк задумал. уйти в отставку, что только подлило масло в огонь. Такое решение он объяснял своим несогласием с тем, что король отклонил энергичный образ действий и в течение нескольких дней выслушивал «претензии неравного ему по положению французского посредника» [1953].

13 июля он предложил отобедать у него Мольтке и Роону и за обедом изложил причины, побуждающие его уйти с постаXCI. В тот самый момент, когда Бисмарк говорил, что чувство собственного достоинства и его честь не позволяют пойти на сделку с совестью и безропотно взирать на потерю завоеванной Пруссией в 1866 г. славы в результате согласия короля с дерзкими требованиями французов, канцлеру сообщили, что разбирается текст шифрованной телеграммы, той самой, которую король распорядился Абекену отправить Бисмарку, покидая Эмс.