Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Это сочувствие неоднократно находило подтверждение в вестях из Петербурга в Берлин, поступавших в первые грозные дни после объявления Францией войны. 16 июля в Берлине получили телеграмму [1995]прусского поверенного в делах в Петербурге Рихарда Балдуина Эрнста фон Пфуля следующего содержания: «Император повелел передать Его королевскому величеству, что в случае объявления Австрией войны Пруссии император парализует австрийские вооруженные силы армией в 300 000 человек. Если того потребуют военные события, император пойдет на занятие Галиции». Еще весной 1870 г. Ройс писал [1996], что в российском общественном мнении доминирующей становилась более жесткая позиция по отношению к Австрии, что часто «здесь можно услышать мнение, будто рано или поздно все же произойдут серьезные трения между Россией и этим её соседом (Австрией – В. Д.)». Следует напомнить, что в отличие от своего обещания в 1868 г. российский император теперь выражал готовность выставить на границу с Австрией не 100-тысячные войска [1997], но армию, уже в три раза бо́льшуюXCII. Кроме того, Пфуль передал согласие царя на то, чтобы «находящиеся у Круппа российские орудия были переданы Пруссии». Обращает на себя внимание предложенная «Московскими ведомостями» оценка отправки российского обсервационного корпуса к австрийской границе, как означающее для России «принятие стороны Пруссии, и притом, несомненно, во вред себе» [1998].

Скорость, с которой Петербург заявил о своей поддержке Пруссии в самом начале войны, во многом объясняет существовавшая в российском обществе оценка подготовленности прусской армии к войне. «Санкт-Петербургские ведомости» писали [1999], что «Пруссия застигнута врасплох <���…> план кампании, которую, очевидно, никто не ожидал, не составлен, военные и политические руководители разъехались из Берлина <���…> шансы успеха не в пользу Пруссии». В отличие от прусской армии французские вооруженные силы, по мнению газеты, «приведены в такое состояние, что в течение трех дней несколько сот тысяч человек могут очутиться на Рейне».

Угрожавшую всему континенту перспективу общеевропейской кампании Петербург и Берлин отклоняли еще за несколько лет до этих событий [2000]. Не желая расширения конфликта и в соответствии со своими обещаниями Вильгельму I накануне войны, Александр II принял решение о проведении ультимативной политики по отношению к Австро-Венгрии, которую «Московские ведомости» называли «врагом России» [2001]. «Государь вообще мало доверял искренности и твердости венской политики, – вспоминал Милютин. – Австрийский первый министр граф Бейст, отъявленный русофоб, не раз уже выказывал свое враждебное настроение и против нас, и против славянства вообще» [2002]. Во время беседы с французским послом, генералом Флёри российский самодержец отметил, что Россия будет оставаться нейтральной, но лишь до тех пор, если интересы его собственной страны не окажутся под угрозой. Давая понять, что он требует от Австрии соблюдения нейтралитета, Александр II вместе с тем заверял Флёри, что Австрия не будет подвергнута нападению со стороны Северогерманского союза [2003]. Такая жесткая позиция Петербурга привела к тому, что постепенно «в Австрии все громче и громче (стали – В. Д.) раздаваться голоса в пользу сохранения этой державой нейтралитета, притом нейтралитета безусловного, а не вооруженного, как в 1855 г.» [2004]. В сложившейся ситуации австрийские политические круги склонились к выбору именно такого варианта [2005].

Берлин, однако, не собирался добиваться австрийского нейтралитета любой ценой, тем более, если этой ценой в такой судьбоносный для Пруссии и всей Германии момент была дружба с Россией. Рассуждая о возможности «сближения между Австрией и Пруссией», Бисмарк писал 10 июля из своего замка в Варцине Швейницу в Вену, что «мы уже давно желаем его, но только если оно не повредит нашим отношениям с Россией» [2006]. Днем ранее он направил телеграмму подобного содержания и в Петербург. В ответном донесении Ройс сообщал, что «донес содержание этой телеграммы до сведения князя Горчакова, который в полной мере оценил такое внимание» [2007]. Кроме того, Бисмарк рекомендовал в это же время северогерманскому представителю в Константинополе Г. фон Кейзерлинг-Раутенбургу поддерживать российского посла в Турции графа Н. П. Игнатьева, правда, в той мере, в которой «это не противоречит нашим интересам» [2008].

После того как Вильгельм I узнал о готовности Александра II выставить 300-тысячный корпус на границу с Австрией, он передал вместе с отправляющимся в Петербург из отпуска Ройсом два письма, в которых выражал свою искреннюю надежду на помощь России, в случае, если Австрия начнет войну на стороне Франции [2009]. Уже 18 июля император отвечал в своей телеграмме: «Был рад засвидетельствовать новое доказательство дружбы, которая связывает нас. Да благословит Бог Ваше правое дело!» [2010]

Получив сведения о российских военных приготовлениях, австро-венгерский министр-президент Д. Андраши в своем разговоре с прусским посланником Х. Л. фон Швейницем 20 июля сетовал на то, что Австро-Венгрия находится в затруднительном положении, учитывая такой огромный российский наблюдательный корпус на своей границе и опасность вторжения прусских войск в австрийские территории. При этом Андраши выражал свое опасение, заключающееся в том, что Россия собирается «поглотить» восточно- и югославянские территории Австро-Венгрии, а Пруссия – собственно немецкие земли империи Габсбургов. Швейниц парировал его опасения заверением в целостности Австро-Венгрии, лишь в случае если она сохранит свой нейтралитет [2011].

В ответном предписании [2012]Бисмарк выражал свое согласие с доводами Швейница и просил сообщить в Вене, что ни Россия, ни Пруссия не желали делить АвстриюXCIII. Наоборот, Бисмарк называл планы по развалу империи Габсбургов «абсурдными». По его словам, «включение германо-славянских территорий с ее чехами и словенцами в состав Северогерманского союза было бы сродни разрушению последнего». Канцлер передал Швейницу план, преследуемый Пруссией в войне с Францией: создать прочную связь между Северогерманским союзом и южногерманскими государствами, но «дальнейшие насильственные аннексии, способствующие установлению географической связи, были бы политической ошибкой, которая ослабила бы нас». Пророческими звучали слова Бисмарка о том, что «между нами и Австрией могут и будут выстроены с течением времени полные доверия отношения двустороннего сближения».

В Берлине знали, что такая перспектива встретит одобрение Александра II. В своем донесении 9 июля 1870 г. [2013]Ройс сообщал Бисмарку содержание аудиенции, которую российский император дал приехавшему в 2 июля в Варшаву на открытие памятника фельдмаршалу И. Ф. Паскевичу австрийскому эрцгерцогу Альбрехту. Встретившись в Варшаве, высокие особы были почти неразлучны. Фельдмаршал Альбрехт участвовал в параде русских войск во главе 5-го уланского Литовского полка, шефом которого он являлся еще с 1839 г.