Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Военные события начинали испытывать на прочность внутриполитическое устройство Второй империи. Горчаков отмечал, что «громкие успехи пруссаков могут со дня на день изменить всю структуру французского правительства» [2036]. В этих условиях «Московские ведомости» обращали внимание на то, что во французском «законодательном корпусе господствует революционное движение» [2037], а «Санкт-Петербургские ведомости» писали об опасной «возможности внутреннего переворота во Франции <���…> еще одна крупная неудача, и вероятность его усилится на сто процентов» [2038].

А в Петербурге тем временем приступили к активным действиям для скорейшего урегулирования военного конфликта и исключения его возможных последствий. В своих донесениях в Берлин в начале августа [2039]Ройс писал, что хотя Горчаков во время своего недавнего путешествия по Германии высказывался в явно прогерманском духе, по возвращении в Петербург его позиция стала более сдержанной. Главное, что насторожило Ройса, – высказывание Горчакова о категорическом нейтралитете России и о том, что он не упустит момент, чтобы восстановить нарушенный мир в Европе. По предположению Ройса, это свидетельствовало о желании российского канцлера завоевать для России бескровным путем влиятельное положение в Европе. Северогерманский посланник отмечал, что Горчаков усиленно работал над достижением соглашения между нейтральными державами и в итоге заявил о необходимости образования «Лиги нейтральных государств». В своем разговоре с Ройсом Горчаков подчеркивал: «После встречи с глазу на глаз двух воюющих держав на поле сражения <���…> начинается роль нейтралов (нейтральных государств – В. Д.). Кризис, в котором сейчас мы находимся, является европейским <���…> вследствие этого невозможно, чтобы остальные великие державы, даже если они и не участвуют в войне, были исключены из будущих мирных переговоров» [2040]. Военные успехи Пруссии только усилили беспокойства российского министра иностранных дел в отношении судьбы мирного урегулирования конфликта. Он писал Бруннову: «Я начинаю сомневаться в предрасположенности берлинского кабинета к допуску нейтральных держав к определению (условий – В. Д.) мира» [2041].

Об этом говорили и в российском обществе. В связи с первыми французскими поражениями «Московские ведомости» [2042], открыто ставшие на сторону Франции, называли германскую армию «неприятельской», а Пруссию сравнивали с «врагом». В новых условиях, формирующих «новую Европу, которая должна сложиться после погрома», Катков считал необходимым «вооружить наш нейтралитет» и особо подчеркивал: «Да избавит нас Бог от сетей коварного дружелюбия, какими, как кажется, желала бы опутать нас Англия, чтобы взять нас под свою руку». Даже «Санкт-Петербургские ведомости» отмечали [2043], что «с Пруссией, усилившейся до полной победы над Францией, не будет уже сладу», хотя «чувство справедливости возмущается не в меньшей степени полным успехом Франции». В этих условиях редакция газеты считала, что «как только военное счастье склонится окончательно на ту или другую сторону, Англия и Россия предложат свое посредничество, подкрепленное угрозой военного вмешательства». В этих обстоятельствах позиция Горчакова была ожидаема: «Почетный мир для Германии, но умеренный для побежденного может быть достигнут, на мой взгляд, только при участии нейтральной Европы в мирных конференциях» [2044].

Но как раз это и не устраивало Бисмарка. Как и в 1864 г., и в 1866 г. он не хотел отдавать судьбу германского вопроса на откуп общеевропейского конгресса: «Оттяжка решительных действий тревожила больше всего с политической точки зрения, так как я опасался вмешательства нейтральных держав» [2045]. Бисмарк рекомендовал Ройсу вести себя в отношении разговоров о предстоящем мире «пассивно и молчаливо». Но его главный совет заключался в том, что северогерманский посланник должен был при случае сказать Александру II: «Неудовлетворительный для Германии мир проложит дорогу для республики и социализма» [2046]. Как и прежде, Бисмарк угрожал опасностью революции в Германии в случае вмешательства европейских держав. Недовольство позицией нейтральных держав вылилось также на страницах немецкой прессы. В резкой передовой статье «Neue Preußische Zeitung» [2047]нейтральные государства обвинялись в бездействии, в том, что «сидели сложа руки», когда Франция безосновательно объявила войну. Попытка локализовать войну называлась «государственной мудростью», в которой Наполеон III убедил нейтральные державы. Грозно заканчивалась эта передовица: «К счастью для всех трепещущих грешников настоящего времени, Германия теперь так сильна, что может не подвергать их тяжкому наказанию за эту «государственную мудрость» <���…> Суд Божий обнаружился настоящей войной перед всем миром. И каждая нация должна будет подчиниться этому приговору». И хотя правительственная «Norddeutsche Zeitung» заявила, что «лежащие в основе этой статьи воззрения на образ действий нейтральных держав не соответствуют <���…> воззрению правительства» [2048], в Петербурге едва ли могли пренебрегать этой статей в «Neue Preußische Zeitung», пользующейся большим влиянием в правительственных кругах Прусского королевства.

Петербургские представления о нависшей над Европой угрозе были усилены рассказами только что вернувшегося из Франции и Германии генерала графа Павла Андреевича Шувалова, о чем передал в своем донесении 12 августа Ройс [2049]. Во время доклада императору Шувалов отметил, что «мир в духе à l'eau de rose [2050]не удовлетворил бы германскую нацию; требуют Эльзас, возмещение всех военных расходов и такой раздел флота, при котором Франция и Пруссия должны обладать равным количеством кораблей. Главное, каждый заявляет о том, что король, наш господин, может вступить в Берлин только как император Германии». Ройс находил возвращение Шувалова в Петербург своевременным, поскольку его доклад произвел обратное впечатление на императора по сравнению с «неуместным» стремлением князя Горчакова к мировому посредничеству.

После поражения 16 августа французов при Марс-ла-Туре [2051]и Гравелоте-Сен-Прива 18 августа [2052]маршал Франсуа Ашиль Базен был лишен возможности отступить для соединения с П. де Мак-Ма-гоном и заперся с армией в Меце [2053]. Положение французской армии было тяжелым. Петербургский «Вестник Европы» сообщал, что вследствие непродуманного снабжения провиантом «французские солдаты оказались в своей собственной стране в положении армии, находящейся в осаде, – чтобы не умереть с голоду им приходилось заниматься мародерством» [2054].

В это самое время Ройс сообщал Бисмарку о том, что на фоне французского поражения Александр II 17 и 18 августа впервые заговорил с ним о мире и выразил надежду на умеренность в требованиях победителя [2055]. Российский император, конечно же, знал о появившемся в немецкой прессе [2056]вкусе к новым территориальным приобретениям. Так, уже публиковались соответствующие духу времени патриотические песни о прекрасных землях Эльзаса и Лотарингии [2057], высказывались мысли о том, что «линия Майна, созданная для нас исключительно Францией, была лишь временной остановкой в процессе германского единства» [2058]. Примечательно то, что эти идеи публиковались не только в близких прусскому правительству печатных изданиях, но и в южно-германских газетах [2059]. Тем не менее, Александр II считал возможные территориальные приобретения Пруссии зародышем новой войны и советовал довольствоваться контрибуцией и уничтожением военных укреплений [2060]. Ройс объяснял такую позицию влиянием российского канцлера, более эмоционального в оценке такой перспективы. «Этого мы никогда не допустим» [2061], – закричал Горчаков на встрече с Ройсом, когда впервые услышал об интересе немцев к Эльзасу и Лотарингии.