Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Напротив, сильное ходатайство за прусские интересы Ройс отмечал в поведении великой княгини Елены Павловны, урожденной принцессы Вюртембергской, преследовавшей план «удержать (Горчакова – В. Д.) от преждевременных посреднических идей и предложений тем, чтобы поставить ему в укор разрыв Парижского мира как цель, достойную для того, чтобы ее добиваться» [2062]. Бисмарку также стало известно, что для достижения этой цели Елена Павловна постоянно высказывалась в разговорах с австрийским послом в Петербурге графом Богуславом Хотек фон Хотков в пользу необходимости сближения Австро-Венгрии и Пруссии [2063].

Пропрусскую линию поддерживали не только отдельные представители российской политической элиты. Оценивая настоящую ситуацию, «Санкт-Петербургские ведомости» отмечали [2064], что попытка остановить «победоносное шествие» германской армии едва бы увенчалась успехом, поскольку «немцы <���…> увидели бы в подобной попытке желание лишить их законных, по их мнению, плодов решительных успехов». По мнению редакции газеты, интересы России не требовали «посредничества, соединенного с принудительными мерами; подобные меры были бы почти равнозначны объявлению войны той державе, которая не захочет принять условия мира, предлагаемые посредниками».

В своем предписании Ройсу [2065]Бисмарк просил специально сообщить Горчакову, что, несмотря на кажущееся улучшение российско-австрийских отношений [2066], в Австрии полным ходом идет мобилизация войск преимущественно в ночное время суток, что противоречило заявлениям официальной ВеныXCVI. Кроме того, он в который раз прибег к использованию уже оправданного метода убеждений. Бисмарк писал Ройсу, что в случае если Австрия предложит Германии мирXCVII, который не будет соответствовать немецким военным потерям и жертвам, «свои цепи разобьют национальные и революционные силы, масштаб и направление которых не будет подлежать нашему контролю». И исключительно в разговоре с великой княгиней Еленой Павловной (очевидно, чтобы информация скорее была донесена императору, минуя Горчакова) Бисмарк просил Ройса выразить надежду на то, что Германии удастся прийти к взаимному пониманию с Россией в восстановлении мира в Европе и в противодействии революции.

Чтобы не лишиться поддержи России в самый ответственный момент, Бисмарк не только использовал угрозу поднятия волны национального и революционного возмущения, что всегда достигало своей цели в Петербурге. Он также старался заинтересовать российский кабинет выгодным предложением, поэтому писал в Петербург [2067]: «Если Россия имеет пожелания в отношении Парижского трактата, мы сделаем их своими собственными». Бисмарк сообщал Ройсу об этом как об официальном заявлении северогерманского МИД. Северогерманский канцлер, конечно же, понимал, какой эффект это вызовет в Петербурге. Горчаков делился в письме Убри в Берлин: «Вы не представляете, насколько упразднение договора 1856 г. является предметом моей постоянной мысли» [2068]. Разворачиванием вопроса о проливах Бисмарк наносил серьезный удар по самой идее формирования Лиги нейтральных государств и шаткому сотрудничеству между Россией, Англией и Австрией и минимизировал, таким образом, возможность их деятельного совместного вмешательства в урегулирование конфликта.

В этом же предписании 24 августа Бисмарк сообщал Ройсу и его персональную, секретную задачу: «Подготовьте императора, по Вашему усмотрению, напрямую или через великую княгиню Елену к тому, что мы без уступки нам территории Южной Германии не подпишем мир ни при каких обстоятельствах» [2069]. Для нагнетания южногерманского вопроса Бисмарк, конечно же, использовал общественное мнение. В своей телеграмме в северогерманский МИД [2070]он писал, что обсуждение в «Indépendance Belge» и «Journal de St. Petersbourg» английской и российской позиций по вопросу о территориальных приобретениях вызвало «национальное негодование этим враждебным по отношению к нам вмешательством нейтральных государств». Согласно телеграмме Бисмарка, «искреннее желание» германского народа заключалось в том, чтобы «вследствие территориальных приобретений за счет Франции гарантировать южногерманские границы и облегчить защиту наших границ от повторения подобных разбойничьих нападений, которые имели место в течение двух столетий». В подобном русле выступала не только проправительственная «Neue Preußische Zeitung» [2071], заявлявшая, что «в душах всех (немцев – В. Д.) стало глубоким убеждение,

согласно которому жертвы <���…> скорбь и боль <���…> едва ли смогут найти искупление простым „всеобщим миром“», но таким миром, который будет соответствовать понесенным народом потерям и накажет «врага за его озорство». Даже аугсбургская либеральная «Allgemeine Zeitung» призывала: «В настоящих благоприятных обстоятельствах – никакого опрометчивого мира»! Она также считала, что для Германии, позволившей на Венском конгрессе «обрезать себя, как покорный ягненок», «главным вопросом должны были явиться старые имперские земли, Эльзас и Лотарингия» [2072]. Эта идея также была популярной и в Северогерманском рейхстаге, причем ее поддерживали не только консерваторы, но и представители Национал-либе-ральной партии [2073], т. е. подавляющее большинство депутатов.

События на театре военных действий шли на пользу политике Бисмарка. Идя на выручку запертого в Меце Базена, войска маршала Мак-Магона 30 августа потерпели поражение при Бомоне [2074]. 1 сентября французские войска, с одной стороны запертые границей с нейтральной Бельгией, а с другой – полностью окруженные немецкими армиями, были сокрушительно разбиты в Битве при Седане [2075]. Маршал Мак-Магон был вынужден сдаться с армией около 100-тысяч человек, причем в плен попал и Наполеон III, лично командовавший армией. Предложение Бисмарка открыть переговоры о мире Наполеон III отклонил, сославшись на свой статус военнопленного, сообщив к тому же, что «нынешнее правительство Франции находилось в Париже» [2076].

Оценивая эти события, «Вестник Европы» писал, что «Франция 1870 года похожа скорее на Францию 1814, чем на Францию времен великой революции» [2077]. В Битве при Седане французская армия потеряла всех солдат, участвовавших в сражении, и фактически лишилась вооруженных сил, а наспех созданное французское ополчение не могло представлять угрозы для прусских войск. «Вот судьба страны, лишенной прочного верховного начала, коренящегося во глубине народной почвы! – Отзывались об этом событии «Московские ведомости». – Вот судьба династии, которая не умела слить себя с народом, а стояла посреди него вооруженным лагерем, служа орудием чужих правительств!» [2078]Победа при Седане открыла прусским войскам дорогу на Париж. «Это всемирно-историческое событие, – писал Бисмарк своей жене Иоганне 3 сентября, – победа, за которую мы должны смиренно благодарить Господа Бога, и которая решила войну, если нам придется ее все еще вести против лишившейся своего императора Франции» [2079].