Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Торжественное награждение Орденами было важным сигналом из Петербурга и Берлина в Париж. Александр II ясно продемонстрировал, что не даст втянуть себя во французский водоворот антипрусской политики. В донесении 8 декабря [1842]Ройс писал, что это имевшее «определенное политическое значение» событие было своего рода «ответом на распространяемые в последнее время слухи об охлаждении в отношениях между Пруссией и Россией и о зарождавшемся французско-российском альянсе, который генерал Флёри намеревался здесь заключить». Северогерманский посланник добавлял, что впервые с момента нахождения в Петербурге он наблюдал за тем, как «император Александр настолько открыто и очевидно заявляет о своих искренних чувствах по отношению к Его величеству королю и о своих симпатиях к Пруссии и ее армии». В своем письме на имя короля Вильгельма I Ройс называл состоявшийся в Петербурге праздник «знаменательным днем для укрепления добрых отношений между двумя высочайшими Дворами» и выражал надежду на то, что этот день «еще принесет свои богатые плоды» [1843].

План Наполеона III вбить клин в отношения между Россией и Пруссией завершился демонстрацией крепости и незыблемости этих отношений. В скором времени Ройс сообщал Бисмарку [1844], что российский император заявил генералу Флёри, что он не хочет, «чтобы его подгоняли» в делах по Северному Шлезвигу™, а «Allgemeine Zeitung» вообще писала о «фиаско генерала Флёри» [1845].

Чтобы завершить всю эту предновогоднюю историю, из Берлина 8 января был отправлен ответ на ноябрьское письмо Александра II. В нем подтверждалась возможность еще более тесных связей с Россией, но лишь в границах, выход за которые чреват был для Германии опасностью военного столкновения с Францией [1846].

Российско-прусский обмен орденами и телеграммами стал неожиданным для российского общества, о чем Ройс сообщил в своем донесении 12 декабря [1847]. По его мнению, вся эта история была направлена не в последнюю очередь и против представителей российского консервативного направления, стоявших на антипрусских позициях. В петербургских донесениях Ройс постоянно обращал внимание Берлина на эту партию, рупором которой, по его мнению, была газета «Московские ведомости» с ее главным редактором Н. М. Катковым. В донесении 12 декабря Ройс писал, что «Катковцы и под его национальным знаменем российские демократы ежедневно предостерегают в прессе от дружбы с опасной, претендующей на российские земли Пруссией и выступают за дружбу с Францией». И в данном случае, по мнению Ройса, старания этой партии были направлены «не против заграницы, но более всего против противников консерваторов во внутренних делах». Таким образом, в этой истории с награждениями «император будто хотел показать стране, где находятся его симпатии во внешней, а также и во внутренней политике». В своем письме Ройс обращал внимание также и на недовольство Горчакова этими произошедшими событиями. Российский канцлер сообщил Ройсу, что с ним никто не посоветовался о проведении этих торжеств, ведь «подобный поступок мог бы пробудить восприимчивость окружающих». Сам же Ройс предполагал, что узнай Горчаков об этих планах накануне, едва ли он посмел бы отговаривать императора от подобного решения. Северогерманский посланник резюмировал: «В конце концов, я очень сомневаюсь в том, что император действительно должен был консультироваться с князем; из разных источников мне стало известно, что последний был настолько же удивлен, как и весь свет».

Эти торжества удивили Европу и стали сенсацией не только в Вене и Париже [1848], но и в Лондоне [1849]. Стремившийся заручиться поддержкой Сейнт-Джеймского кабинета в возможном германо-французском противостоянии Бисмарк хотел, чтобы в Лондоне правильно оценили произошедший зимой 1869 г. обмен любезностями между Петербургом и Берлином. В своем предписании Бернсторфу 12 декабря [1850]он спешил успокоить Лондон в том, что награждение орденами не имеет никаких политических последствий и свидетельствовал в первую очередь о высоком мнении монарших особ в отношении вооруженных сил России и Пруссии и уважении к их военным заслугам. Бисмарк несколько раз делал акцент на родственных связях российского императора и прусского короля, чтобы еще больше сгладить вызванный в Лондоне общественный резонанс по поводу произошедших событий. Северогерманский канцлер справедливо отметил, что если бы он и хотел придать этому проявлению военного сотрудничества политическую направленность, он приступил бы к обмену мнениями с Петербургом, причем поводом к этому могла послужить миссия генерала Флёри в российской столице. Провалившаяся личная инициатива нового французского посла в Петербурге ослабить российско-прусские отношения и недвусмысленный ответ на это российского императора были прекрасным доказательством тесных связей между двумя государствами, и Бисмарк специально просил Бернсторфа свидетельствовать в Лондоне о том, «насколько для нас ценно сохранение и забота о дружественных отношениях с Россией».

Не последнюю роль в отношениях Бисмарка с Англией играл, как уже ранее было отмечено, восточный вопрос и, как следствие, прусско-российское сотрудничество в этой сфере. После прусской инициативы в урегулировании турецко-критского конфликта дальнейший повод для выяснения позиций европейских государств по восточному вопросу предложили события, связанные с открытием Суэцкого канала. Самоличное приглашение хедивом Египта Исмаил-Пашой представителей европейских держав на торжественное открытие канала 17 ноября 1869 г. негативно было воспринято в Константинополе султаном Абдул-Азисом [1851]. Представители европейских государств, прежде всего Англии и Франции, были обеспокоены возможным влиянием очередного восточного конфликта на сохранение безопасности в самой Европе и приложили значительные усилия для примирения противоборствующих сторон. В ходе дипломатических переговоров лондонский кабинет проявил большой интерес к позиции Пруссии в данном вопросе. Более того, парламентский помощник статс-секретаря Отвэй недвусмысленно заметил в разговоре с прусским поверенным в делах в Лондоне фон Каттом, что в будущем Лондон рассчитывал на более тесные отношения с Пруссией в решении восточного вопроса. В разговоре же с прусским послом в Англии А. фон Бернсторфом Отвэй выразил предположение о более активной политике Пруссии на Востоке, что было бы поддержано Англией, считавшей интересы двух государств совпадающими в этом регионе [1852].

Важным был ответ Бисмарка Бернсторфу в этой щекотливой ситуации, в которой Пруссия не могла навести ни малейшей тени на отношения с Россией, но вместе с тем упустить возможность укрепить свои связи с Англией. Канцлер не отрицал своего согласия на дальнейшее сотрудничество с Лондоном, но и не отказывался от совместной с Петербургом позиции. Он просил Бернсторфа предостеречь, чтобы официальный Лондон «не поддался соблазну считать, что наша сдержанность в восточном вопросе исходит из parti pris [1853] по отношению к России» [1854]. Бисмарк выбрал эффективную тактику, утверждая, что политика Пруссии в этом вопросе будет зависеть от ее собственных интересов. Этим заявлением он оставлял открытой возможность сотрудничества с Англией, сохраняя в этом вопросе и прусско-российское взаимопонимание.