Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Ночью накануне имперской прокламации король решительно настаивал на своем. Бисмарку пришлось утром перед началом торжества в Зеркальной галерее Версаля посетить великого герцога Баденского Фридриха I, который на правах старшего после прусского короля из всех присутствовавших в Версале германских владетельных князей должен был первым взять слово после прочтения Вильгельмом I прокламации и торжественно обратиться к нему с употреблением нового титула. После продолжительной беседы с Бисмарком, а затем с королем «великий герцог вышел из положения, провозгласив «гох» не «императору Германии» и не «германскому императору», а императору Вильгельму» [2216]. Император был так разгневан, что, сойдя по окончании торжественной части с возвышения для князей, прошел мимо находившегося рядом Бисмарка, чтобы подать руку германским генералам, стоявшим за канцлером. В таком настроении он пребывал несколько дней. Красочное сравнение этим событиям подобрал Бисмарк в письме своей жене Иоганне: «Я не писал тебе ужасно долго, прости, но эти императорские роды были тяжелыми, у королей в такие времена бывают причудливые прихоти, как у женщин, прежде чем они отдадут миру того, кого они более не в силах держать». Бисмарк жаловался, что неоднократно возникала опасность того, что из-за этих ненужных споров все «превратится в руины» [2217].

Российские газеты не откликнулись празднично на произошедшее в Версале событие, имевшее для Германии ключевое значение, – сильным было негодование вследствие бомбардировки Парижа. Лишь «Московские ведомости» поместили небольшую заметку о переданном известным английским военным корреспондентом Уильямом Говардом Расселом в «The Times» описании прошедшей церемонии. По его словам, после провозглашения Германской империи и исполнения 21 псалма придворный капеллан «сказал одушевленное слово – Мани, Такел, Фарес обращенное ко Франции» [2218].

Эти слова (на иврите: ^j?Jj к})’) кт I'QlS-i), согласно библейскому преданию, были начертаны на стене таинственной рукой во время пира вавилонского царя Валтасара накануне падения Вавилона от рук Дария Мидийского. Толкование этого знамения вызвало споры у вавилонских мудрецов, однако их смог объяснить пророк Даниил: «Вот и значение слов: мене – исчислил Бог царство твое и положил конец ему; Текел – ты взвешен на весах и найден очень лёгким; Перес – разделено царство твое и дано Мидянам и Персам» [2219]. В ту же ночь Валтасар был убит, а Вавилон был сдан персам [2220].

Оценивая эти исторические параллели, Катков пришел к интересному заключению, прозорливому в своем последовавшем через несколько десятилетий исполнении: «Осажденная Франция в этот день не пировала; суд над ней уже совершился, и в пророческом упреждении её уже не было надобности. Но не странная ли ирония случая? Слова грозного прорицания косвенно сказались в уме человека, который присутствовал на великом пиршестве победоносной Германии» [2221].

Прокламации Германской империи предшествовали долгие переговоры, начавшиеся с конца октября 1870 г. в Версале между Бисмарком и представителями государств Южной Германии, признавшими неотвратимость реализации малогерманского пути решения германского национального вопроса [2222].

В результате этих переговоров Бисмарку удалось добиться подписания ряда договоров, известных как ноябрьские договоры 1870 г.

15 ноября было подписано Соглашение между Северогерманским союзом и великими герцогствами Баденом и Гессеном об основании Германского союза и принятии союзной конституции [2223]. Другие планы, в частности, о создании двойственного союза, что предлагала Бавария, не имели под собой реальной основы и перспективы, хотя Бисмарку было и нелегко примирить прусскую и баварскую корону, поскольку «сопротивление <���Вильгельма I> принятию титула императора стояло в некоторой связи с потребностью добиться признания превосходства именно своей родовой прусской короны в большей мере, нежели императорского титула» [2224]. Предложенное Бисмарком решение гарантировало Пруссии доминирование в новом, Втором Рейхе и защиту от дальнейших уступок парламентаризму в Германии. Канцлер верно предполагал, что признание распространения власти прусской короны на южногерманские государства было бы воспринято населением этих государств, но, прежде всего, Баварии, враждебно. В то же самое время присяга германскому императору, в титуле которого была «большая центростремительная сила», была бы присягой «не иноплеменному соседу Баварии, а соотечественнику» [2225].

В результате состоявшихся переговоров с королевствами Баварией и Вюртембергом было принято решение об увеличении в конституции Северогерманского союза значения федеральных элементов [2226], что дало повод «Санкт-Петербургским ведомостям» критически отметить: «Политическое устройство Германии в сущности остается достаточно уродливым <���…> оно не открывает собой новой эры, а скорее напоминает блаженной памяти Германский союз» [2227].

На этой новой основе Бавария присоединилась 23 ноября к договору между Северогерманским союзом, Баденом и Гессеном [2228], а через два дня, 25 ноября к этому договору присоединился и Вюртемберг [2229].

На открытии Северогерманского рейхстага 24 ноября «правая рука» Бисмарка, министр без портфеля Рудольф фон Дельбрюк, участвовавший как раз в подготовке и подписании ноябрьских договоров, зачитал торжественное обращение Вильгельма I [2230]. В нем прусский король объявлял о подписании ноябрьских договоров. Тяготы войны и сплоченность германского народа перед врагом доказывала, по мнению прусского короля, что «между югом и севером <���Германии> необходима более тесная связь, нежели международноправовые договоры», что создание совместных институтов станет достойным вознаграждением за понесенные немцами жертвы и потери в освободительной войне. Как писали «Московские ведомости», «теперь вместо Германского союза является империя, сильно организованная для наступления и неудержимо завоевательная по своей природе» [2231].

Неожиданный но долгожданный в Германии успех объединенных войск во Франции способствовал небывалому росту национального самосознания в Германии в этот период. Как отмечал известный германский политик, депутат от Национал-либеральной партии Эдуард Ласкер, «многие тысячи газет по всей Германии с неослабевающей силой продолжают воспламенять чувство патриотизма, но такое высокочтимое поведение прессы является всего лишь отголоском наших сердец» [2232]. На заседаниях Северогерманского рейхстага депутаты уже в открытую говорили об объединяющей силе Пруссии, «едином германском народе» и «единой Германии» как мечте, которую немецкий народ пронес сквозь века и которая чудесным образом воплощалась на их глазах [2233]. В рейхстаге испытывали такой восторг, что отдельные депутаты, как, например, представлявший Свободно-консервативную партию Франц Кюнцер, сожалея о реализации малогерманского пути объединения, возлагали надежды на то, что в скором времени будет найдено решение о воссоединении с объединяемой Германией также и непосредственно германских земель Австрийской империи [2234].