Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

между двумя великими германскими державами в пользу демонстрации их единства в благородной борьбе за интересы притесняемых Данией в приэльбских герцогствах немцев.

Хотя такая перспектива и устраивала Петербург, Горчаков все же не очень поверил в этот план Бисмарка. В своем письме Убри он осторожно обращал внимание на то, что «господин Бисмарк, по-видимому, ласкает идею не только единства, но и союза между нами, Пруссией и Австрией. Он хотел бы, чтобы это основывалось на общности взглядов, а также, в случае необходимости, на совместных военных действиях с возможными крайними последствиями». В этом случае, по мнению Горчакова, Пруссия оказывалась перед опасностью «разрыва с Францией, объединенной с Англией». «Учитывая многогранность характера Бисмарка, – продолжал российский канцлер, – мы должны рассматривать эту сентенцию как предмет интимной и эфемерной беседы его с Вами, а не как формальное предложение, которое Вы бы приняли ad referendum». Главная причина, по которой Горчаков пришел к такому выводу, заключалась в том, что «я не верю, чтобы Бисмарк сам относился к этому очень серьезно, потому что, если бы это было так, его главная забота должна была бы заключаться в развитии очень тесного взаимопонимания с Австрией и создания между двумя дворами прочной связи, которая обеспечила бы рост их авторитета в Германии и подготовила основу для конструктивного присоединения к ним. В его же поведении этой ясности мы не видим» [830].

В донесении в Берлин 3 мая 1864 г. [831]Пирх передавал слова российского министра: «Я полностью осознаю, что в благоприятном решении немецко-датского конфликта заключается жизненный вопрос для Пруссии, и не хочу более ничего так пламенно, как быть полезным господину Бисмарку в этом». Опасения Горчакова в отношении до конца неясного для него плана Бисмарка и возможных правопритязаний Пруссии продолжали расти [832]. Российский министр выражал уверенность в том, что Бисмарк не пойдет на «suffrage universel», всеобщее избирательное право, в герцогствах. Вместе с тем он понимал желание Берлина узнать волю жителей спорных территорий и не навязывать им решения мирной конференции без их волеизъявления. Горчакова тревожила мысль о «подневольности и иллюзорности» выборов в оккупированных немецкими войсками герцогствах в глазах всей Европы. Вместе с тем, он полностью соглашался с тем, что выводить войска из земель, чей международно-правовой статус не был еще решен, было нелогичным. Горчаков в очередной раз уверял в помощи России, если Пруссия будет поддерживать принцип интегритета датской монархии. Возможно, этим он демонстрировал некую единую позицию с Лондоном, тем самым стараясь увеличить раскол в отношения между Англией и Францией, «кокетничавшей с национальным движением в Германии» [833]. Из донесения Пирха следовало, что Горчаков считал «возможным достижение целей общеевропейской политики <���…> посредством полного согласия и тесного сближения четырех великих держав: Пруссии, России, Австрии и Англии» [834]. Чтобы еще больше подтвердить правильность своего наблюдения, Пирх сообщал Бисмарку, что «князь хотел бы совершенно изолировать императора Луи Наполеона с его революционным принципом национальностей и поэтому стремится к продолжению доброго согласия между остальными четырьмя великими державами».

В том же ключе Горчаков писал и Бруннову в Лондон, особенно подчеркивая свое пожелание к английскому кабинету «не ставить нас в ярко выраженный антагонизм по отношению к обеим германским великим державам, которые являются важнейшими элементами той моральной дамбы, которую мы стремимся построить против революционного потопа» [835]. Неясность целей политики Пруссии нашла отражение в очередном письме Горчакова Бруннову: «Берлин – это тернистая сторона истории. Бисмарк находится в мировоззрении Церлины в «Дон Жуане»: vorrei e non vorrei. Его желания не приняли осязаемой формы, но они существуют. Пруссии что-то нужно. Мне еще не удалось добиться уверенности в том, что она довольна собой» [836].

В приватном письме 11 мая 1864 г. Пирх сообщал Бисмарку, что опасения Петербурга были связаны с угрозой дробления Датского королевства с последующим созданием опасной для России Скандинавской лиги Дании и Швеции. «Никогда Россия не будет мучиться от того, что Балтика превратится во второй Босфор!» – неоднократно повторял Горчаков [837], а «Московские ведомости» писали: «Пусть же <���…> Пруссия <���…> не касается равновесия на Севере Европы, не посягает на целость Датской монархии» [838].

Резкая позиция, занятая Россией в вопросе о создании Скандинавской лиги, была объяснима. Возникновение подобного государственного образования стало бы угрожать не только балтийской торговле и безопасности военного флота России. Оно могло явиться прецедентом для территориальных изменений и в других европейских регионах. Поразительное спокойствие, которое демонстрировал Наполеон III в урегулировании датского вопроса, и выбранная им наблюдательная позиция совершенно не означали отказ Франции от участия в решении такой сложной европейской проблемы. Напротив, вероятность автономии Шлезвига и Гольштейна открывала диалог о провозглашении автономии Венеции, Венгрии, Галиции и, возможно, ПольшиХХХIХ, что содействовало бы выстраиванию нужного Франции нового равновесия в Европе. Эти очаги европейской нестабильности «служили бы для Франции надежной точкой опоры против России и Германии», – как передавали слова парижского корреспондента «Times» на своих страницах «Московские ведомости» [839]. Поэтому Бисмарк понимал, что Россия сможет оказывать Пруссии свою дипломатическую помощь до тех пор, пока получает от нее взаимную поддержку в Европе. Это существенно корректирует положение Г. Хайнце о том, что Россия, опасаясь складывания Скандинавской лиги, стремилась к взаимному согласию с германскими государствами [840].

Резюмируя содержание частых бесед с Горчаковым, Пирх передавал собственное мнение относительно его внешнеполитической цели: « Сохранить интегритет датской монархии(главным образом, предотвратить осуществление скандинавской идеи) , сковать Данию благодарностью и женитьбой на русском альянсе,прусской сговорчивостью сохранить согласие четырех великих держав и, наконец, вместе с этими союзниками достигнуть свои цели на Востоке» [841].

Пирх называл такой ход Горчакова, при котором Россия заручалась поддержкой Пруссии в важном для нее восточном вопросе, не оказывая ей помощь в решении вопроса датского, «мастерским ходом» или «ловкой проделкой» и считал, что Горчаков станет переубеждать в этом Александра II. Прусский посланник рекомендовал Бисмарку проследить, когда император посетит с визитом Германию летом 1864 г., за тем, насколько «мнение императора окажется под влиянием и как оно будет изменено». Бисмарку стало известно, что Горчаков был совершенно против самой такой поездки и опасался, что император вновь поддастся пропрусским влияниям.