Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Тем временем, дипломатия Бисмарка становилась более резкой. 12 мая представители Австрии и Пруссии заявили в Лондоне, что не считают основанием будущего перемирия в датском противостоянии ни один из ранее подписанных договоров, в том числе и договор 1852 г. [842], против чего особенно резко выступил барон Бруннов [843]. Через пять дней прусский представитель в Лондоне потребовал признать независимость Шлезвига, Гольшейна и Лауэнбурга с дальнейшим включением герцогств в состав Германского союза [844].

Такое изменение в политике Бисмарка не стало для Петербурга неожиданным [845], хотя и было нежелательным [846]. Горчаков решил применить уже использованные им ранее механизмы усмирения внешнеполитических аппетитов Пруссии. Он заверял Пирха, что Россия поддержит Пруссию, если она откажется от деления Дании, иначе угрожал тем, что российская сторона блокирует прусскую программу строительства Кильского канала*". В одном из разговоров с Пирхом он заявил: «Император Луи Наполеон повторно предложил Сейнт Джеймскому кабинету восстановление старого альянса в обмен на то, что Англия позволит ему аннексировать немецкие земли вплоть до Рейна <���…> если Англия в датском вопросе будет доведена до отчаяния, наступит такой момент, когда французский альянс будет оплачен границей по Рейну» [847].

В своей решительности и чувстве подходящего момента для осуществления задуманных планов Бисмарк оказался непоколебимым. Заявляя о возможной перспективе созыва в Шлезвиге и Гольштейне ландтага и проведении плебисцита в герцогствах [848], Бисмарк заигрывал с Францией, понимая, как это было неприятно Горчакову, со своей стороны обеспечивал сохранность рейнской границы. Российский министр иностранных дел воспринял это довольно скептически. По мнению Горчакова, Бисмарк «осознает, что на авантюрном и экстремальном пути он не сможет надеяться, что мы будем рядом с ним; и мы думаем, что расчеты, которые он время от времени строит, основываясь на поддержке Франции, являются лишь смутными фантазиями, которым его опыт не позволяет придать значение серьезной политической комбинации» [849].

За таким возможным поворотом дел в Петербурге продолжали следить с пристальным вниманием [850]. Пирх передавал Бисмарку, что планы Горчакова изолировать восточную политику Франции и сохранить целостность Датского королевства «провалились бы, а искусственное здание российской политики обрушилось бы, стоило только Пруссии договориться с Францией в решении датского вопроса и присоединиться к французской политике на Востоке» [851]. Такая перспектива стала бы, по мнению Пирха, самым большим поражением Горчакова.

Бисмарк прекрасно понимал, что возможное прусско-французское единство на фоне датского вопроса надолго закроет надежды Петербурга на решение восточного вопроса, в то время как единение четырех держав, о котором так хлопотал Горчаков, и соблюдение Лондонских протоколов будет иметь некий антифранцузский оттенок, что усугубит прусско-французское противостояние. Защищая Данию, Россия, таким образом, могла отдалить от себя Пруссию и оттянуть решение восточного вопроса на длительный срок. Учитывая пикантность внешнеполитической ситуации, в которой оказалась в данный момент Россия, прусский министр-президент приходил к выводу, что российская помощь Дании не станет угрожающей для Пруссии, и видимость разыгравшейся бури в Финском заливе не достигнет датско-прусского побережья. Датский вопрос в российско-прусских отношениях, таким образом, завязывался с болезненным для России вопросом восточным. И в Берлине, и в Петербурге это отчетливо понимали. Из положения просящего поддержки России Бисмарк постепенно выводил Пруссию в положение предлагающего России свой союз.

Тем временем, представители Англии и Франции на конференции согласились с прусско-австрийским предложением об отделении от Дании Гольштейна и Лауэнбурга. «Копенгагенские демагоги» [852]выступали лишь против отделения от королевства Шлезвига [853]. Чередующиеся предложения прусской и английской делегации о делении Шлезвига по национальному признаку не имели никакого успеха, поскольку Дания отклоняла каждый из них. В итоге переговоры в Лондоне о перемирии заходили в тупик [854]. Ситуация осложнилась настолько, что Горчаков стал анализировать возможные сценарии в случае распада Дании, против чего Петербург выступал с самого начала. В письме Бруннову он сообщал: «Если целостность датской монархии не может быть сохранена, и нам кажется, что надежда больше не поддерживается даже полномочными представителями этой державы, мы должны приложить усилия, чтобы избежать двух ловушек: 1) Скандинавская лига, которая, как нам кажется, лишена жизненной силы; 2) передача Гольштейна во владение Августенбурга» [855]. Об опасности первой ловушки в Петербурге заявляли еще ранее. Вторая ловушка, избежать которую хотел Горчаков, явилась следствием потери Данией контроля над приэльбскими герцогствами и автоматическим возникновением вопроса престолонаследия на спорных территориях.

В Пруссии знали, что кандидатурой Петербурга был герцог Петр II фон Ольденбург, и полагали, что благодаря ему Россия проявляет интерес к утверждению своего влияния в североевропейском регионе [856]. В своем письме Бруннову Горчаков давал такую положительную оценку герцогу: «Великий герцог фон Ольденбург, посвятивший последние годы исключительно изучению этого вопроса (вопроса о престолонаследии – В. Д.) и являющийся очень эрудированным принцем, добросовестным и порядочным, глубоко убежден в правах своего дома и в том, что кандидатура Августенбурга могла возникнуть только после очень поверхностного рассмотрения вопроса о титулах» [857]. Российский министр считал, что причин поддерживать противоположного кандидата – герцога Фридриха VIII фон Августенбурга – у Берлина нет.

Бисмарк, правда, попробовал этот вариант, только Берлину он сразу не понравился. Убежденный в поддержке Пруссией своих притязаний на герцогства, Августенбург на встрече с Бисмарком 1 июня повел себя довольно высокомерно и позволил себе ряд далеко недружественных высказываний по отношению к Пруссии [858], суть которых заключалась в отказе герцога признавать в будущем права Германского союза на крепость Рендсбург, порт Киль и, главное, Кильский канал [859], имевший стратегическое значение для Пруссии [860]. После таких заявлений Бисмарк на следующий день телеграфировал Бернсторфу о прекращении поддержки в Лондоне интересов герцога.

И без того горячий датско-германский династический спор достиг своего накала после того, как в это сложное дело вмешался Александр II, заявив о своей поддержке Ольденбурга в качестве кандидата на наследование спорными приэльбскими землями [861]. Российский император направил великому герцогу фон Ольденбургу письмо, в котором оставлял за собой право отречься от своих претензий на приэльбские герцогства Шлезвиг и Гольштейн в его пользу [862].