Петр Панкратов - Добрые люди. Хроника расказачивания

— Давайте этот помин отдадим дочкам Климановны. У них ничего нету, живут в чужой полуразвалившейся заброшенной хате.

— Климановне — не грех. Отец её, диакон, помер от разрыва сердца. Когда «саранча» сожгла его дом со старухой матерью, а ему не дали её спасти, — сказала одна из женщин.

— Дарья Ивановна, если мы им это отдадим, они всё равно будут раздетыми. Не пойдут они в ботинках на высоком подборе по снегу за водой. Мы тут им ещё подобрали четыре халата, четыре кофты с юбками расхожими, две тёплые зимние кофты на вате, мужской на вате пиджак, совсем новый. Трое валенок: двое новые, а одни подшитые; и одни на всех сапоги. Как пойдём домой, так занесём. Бумагу покажем. Пусть положат за иконы и не забывают поминать Веру и Любу.

— Я согласна, — сказала Дарья Ивановна.

— А вот ещё узел, да побольше. Батюшки, да тут целая справа: штаны с лампасами. Нет, двое штанов, суконные. Нет, трое. Одни нанковые. Две гимнастёрки шерстяные, сапоги яловые новые, а в них портянки армейские, бельё два комплекта, чулки шерстяные. И вот бумага. Читайте, Дарья Ивановна.

— Поминайте раба Божьего Семёна, — прочитала Даша. — Вчера за ужином Михаил Иванович говорил, что он видел такую картину: жена сидит, латает штаны мужа, а тот сидит на печке без штан.

— Это он про моего Родиона говорил.

— Правда, Михаил Иванович называл Родиона, — подтвердила Даша.

— Михаил Иванович дал Родиону полкисета табака, бумаги и коробок спичек, — сказала женщина.

— Ну что же, Мария Сергеевна, забирайте. Может ещё что добавите? — разрешила Дарья Ивановна, — Будем делать так: разбирая и сортируя одежду, приоденьтесь сами, приоденьте своих близких, не забудьте о родителях, а потом будем одевать всех по очереди. Только не забывайте говорить мне о том, что вы взяли. Одежды, как мне видится, будет много.

К Даше подошла женщина. На голове её была курпяйчатая [37] Курпяйчатая — каракулевая. ( Прим. ред .) папаха с красным верхом, а на плечи накинут офицерский полушубок. Она сказала:

— Может отдадим Марии Сергеевне для Родиона?

— Я не возражаю, — согласилась Даша.

— А там в куле к этому полушубку ничего не было? — спросила одна из женщин.

— Я не особенно приглядывалась, — сказала первая женщина.

— Давай проверим, — предложила Даша, — в каком куле был полушубок?

— Да вот в новом бязевом.

Даша стала вынимать содержимое куля: двое штанов с лампасами, две гимнастёрки шерстяные, видимо офицерские, два комплекта белья, сапоги.

— Да вот ещё полушубок и папаха, — сказала первая женщина.

— Родиону будет много, — высказалась Даша.

От третьего стола подошла женщина, закрыла лицо руками и заплакала.

— Господи, как же тяжело просить! Лучше тысячу раз отдать. Дарья Ивановна, бабочки, отдайте это всё моему Петру. Он ещё голее, чем Родион, — сквозь рыдания говорила Клавдия Петровна, жена того Петра, который не хотел крестить лба, в Михайловке, — у него всё своё было. Я вышла за него с сундуком, набитым коленом, а теперь осталось лишь то, что на мне.

— Клавдия Петровна, успокойтесь, не вводите нас в слёзы. Если мы все заревём, то крыша со школы слетит. Забери это всё своему Петру и себе подбери, что надо. Смотрите, ещё подводы подошли. Пойдёмте, бабочки, встречать, — позвала Даша.

На крыльце Даша спросила у подошедших трёх женщин:

— Откуда, бабоньки? Много ль привезли?

— С Никулина, — ответила румяная круглолицая, лет тридцати, казачка, — всего двадцать один мешок. По семь на подводе. Это с половины хутора. Завтра ещё столько будет.

— У вас что казаки перевелись? — спросила Даша.

— Нет. Они валенки подшивают. Не пробитые, чтобы они не пробились.

— Помогите снести, — попросила Даша.

К пятнадцатому августа 1921 года все ученики Прихопёрской станицы от восьми до пятнадцати лет записались в школу. Все они были обеспечены школьной формой и двумя комплектами одежды. Списки учеников по классам были вывешены на дверях классов.

Ещё в начале марта 1921 года заведующий школой Пантелеймон Кузьмич уехал из станицы Прихопёрской. Его увезли сыны. Он не бросил школу на произвол судьбы: сообщил в округ, что уезжает, а Дашу уговорил написать заявление на должность заведующей школой.

Десятого августа Даша получила распоряжение прибыть самой и обеспечить явку учителей Прихопёрской школы в Кумылгу двадцатого августа к десяти утра. Повёз учителей на малой арбе и на лёгких лошадях Павел.

Совещание проводил и делал доклад инспектор ОкрОНО Игорь Григорьевич Ненашев.

В докладе ставились задачи:

1. Как можно больше детей привлечь в школы.

2. Дать глубокие знания учащимся.

Первым выступил учитель Кумылженской школы, он заявил:

— Если округ не поможет с питанием учеников, с одеждой, обувью, учебниками и школьными принадлежностями, то Кумылженская школа работу не начнёт. А если начнёт первого сентября, то третьего сентября школа закроется: учителя и ученики уйдут искать еду. А основной едой для людей Кумылги является трава и мясо ракушки — беззубки.

Вторым выступающим был бывший учитель Кумылженской, а теперь учитель Прихопёрской школы, Николай Степанович Кругляков. Он сказал:

— Уважаемые присутствующие, я бывший учитель станицы Кумылженской, где проработал сорок два года. Сейчас мне — шестьдесят два. В Прихопёрской школе могли обойтись и без меня. Но их, а теперь наш, попечитель школы и больницы, Долгов Михаил Иванович, пожалел меня, спас от голодной смерти, увёз к себе в станицу. Видели ли это руководители Кумылженской волости? Нет, не видели. Они при закрытых от жары и от людских глаз ставнях окон жевали паёк, который им присылали из округа. Они не видели, как этот попечитель Долгов увёз из Кумылги лучшего врача-хирурга Сомова Сергея Сергеевича и врача-стоматолога Корнеева Владимира Григорьевича.

Руководители Кумылги не видели, как этот попечитель обеспечил свою станицу солью и керосином, школьными принадлежностями и рыболовецкими снастями. Сейчас во многих дворах станицы Прихопёрской есть солёная, вяленая, сушёная и копчёная рыба. Станица с голоду не умрёт.

Волостной Совет и попечитель Долгов нашли хуторишки, хуторцы, где амбары ломились от хлеба. Они у тех хуторян просили ради Христа, им давали, они мололи и развозили по дворам, спасали людей от смерти и спасли. А сейчас у них запас зерна двухгодичный.

Человек до пятидесяти лет работает на авторитет, а с пяти-десяти авторитет работает на человека. Вы вынудили меня в самом конце жизни оставить Кумылгу — мою вторую Родину. Здесь я первый раз вошёл в класс. Здесь я в первый раз сказал: «Здравствуйте, дети!» Здесь я показал, как пишется буква «А». Здесь я думал и сложить свои кости. Нет. Вы выгнали меня. От стыда уйдите в отставку, пока вам не ширяют люди пальцами в глаза. А в Прихопёрской на третий день после переезда дали мне деньги и я поехал в Москву к Крупской. Она не отходила от меня ни на шаг до тех пор, пока мы не купили всё, что нам надо было для школы. Но главное — это подарок Надежды Константиновны — библиотека в тысячу томов. Я объяснял, что у нас своя библиотека в три тысячи, но она не поверила и настояла, чтобы я взял книги и это не всё. Крупская помогла мне достать четыре тысячи аршин мануфактуры на одежду учащимся и учителям на будущий год. Я рассказал Крупской, как живёт и работает Прихопёрская станица и Кумылга. Она обещала вызвать кумылженских руководителей в Совнарком и спросить, как они докатились до такой жизни.