Збигнев Залуский - Сорок четвертый

«Лондон» говорил о конституции 1935 года и о линии Керзона. Родина говорила: «Самое важное для нас — отношения с Советским Союзом». Но те, из Лондона, которые ничем другим не интересовались и не занимались, кроме вопроса о польско-советских отношениях, не могли понять, что для нас в наполовину освобожденной фронтовой стране эти слова означают нечто совершенно иное.

Для них это было главным прежде всего во имя сохранения пограничного статус-кво в вопросах о «священной» границе, установленной Рижским договором 1921 года, и неприемлемости линии Керзона.

Для родины это охватывало совершенно иной круг вопросов, не формально правовых, наподобие давно уже не существующего в действительности статус-кво, а самых что ни на есть реальных, непосредственно и уже сейчас затрагивающих судьбы людей проблем оружия и хлеба, войска и порядка, сырья и финансов, дружбы и неприязни миллионов.

И даже этот вопрос — вопрос о линии Керзона выглядел совсем иначе. Напомним, что правовая основа советской политики, неизменно и настойчиво, а главное, открыто формулировавшаяся в течение всего периода отношений с самыми различными польскими представительствами, заключалась в признании статус-кво, установленного не устаревшим договором 1921 года, а решениями народных собраний Западной Украины и Западной Белоруссии от 28 ноября 1939 года. Граница, которая имелась в виду в этих решениях, отнюдь не совпадала с линией Керзона. Линия Керзона проходила западнее той границы, о которой грезил «Лондон». Линия Керзона проходила восточнее действительной границы, которая определялась фактически не подлежавшей сомнению, неизменной в течение всей войны позицией Советского Союза. А в момент, когда ПКНО занимался практическим налаживанием отношений с Советским Союзом, польско-советская граница юридически не была и не могла быть окончательно определена. Управление землями Белостокского воеводства и уездами на границе Львовского и Жешувского воеводств было передано ПКНО «под честное слово» в Белостоке — через неделю после освобождения, в Жешуве — через десять дней, в Любачуве — лишь через пять недель {309} 309 См.: K. Kersten, op. cit., s. 57, 59—60, 61. . Один уезд Жешувского воеводства не могли «найти» до весны {310} 310 Там же, приложение 60, примечание 129, а также с. 85, примечание 294. , а окончательный, официальный, имеющий юридическую силу польско-советский договор о границе был подписан в августе 1945 года.

Для Польши вопрос об отношениях с Советским Союзом был самым важным. От них зависели очертания Польши на востоке, от них зависели очертания Польши на западе. От них зависело дальнейшее участие Польши в войне, а следовательно, ее вклад в победу, а значит, и ее место в послевоенной Европе при закладке фундамента нового мира.

Будущее зависело от них.

От них зависело и настоящее: прозаические будни пяти миллионов поляков, условия их жизни, их повседневный хлеб и смысл всех усилий, условия труда и борьбы, организация жизни, результаты дневных хлопот и ночной покой. Миколайчика, когда он сидел за столом в ресторане московского «Гранд-отеля», эти проблемы не занимали.

Нетрудно заметить, что вопрос о польско-советских отношениях и для Советского Союза имел тогда весьма существенное значение. Но не в том смысле, как думал «Лондон», что трудности на польском участке тем больше волнуют Советский Союз, чем больше они грозят вызвать рост напряженности в отношениях с союзниками в тот момент, когда от победы отделяли еще несколько сот километров и еще несколько тысяч солдатских могил.

Польско-советские отношения, о которых представители ПКНО с такой настойчивостью говорили Миколайчику на всех встречах, уже давно приобрели характер взаимного переплетения проблем, позиций и потребностей миллионов людей с обеих сторон.

В протоколах ПКНО можно обнаружить следы тех дел, практическое решение которых разными людьми опиралось на различное понимание деталей польского вопроса, предварительно обсуждавшегося на высшем уровне.

21 июля 1944 года в представительстве Крайовой Рады Народовой на освобожденных территориях говорилось {311} 311 „Sprawa polska…”, op. cit., s. 522. , что, хотя о дне освобождения думали постоянно, теперь, когда надо брать власть, то есть распоряжаться и управлять освобождающейся страной среди двигающихся на запад советских колонн и следующих непосредственно за ними тылов, вдоль артерий коммуникаций, дающих фронту силы продолжать движение на запад, — оказывается, ничего не было подготовлено, продумано, решено. Один из делегатов подчеркнул, что переговоры с советскими властями на эту тему «имели место еще в прошлом году и затем с перерывами продолжались. Времени после начала переговоров хватило бы на соответствующую подготовку административного аппарата, способного по освобождении польских территорий немедленно приступить к выполнению самых различных функций». Далее в протоколе говорилось:

«Гражданин Моравский констатирует, что с момента первого визита в Кремль делегация Крайовой Рады Народовой заняла позицию, исходившую из необходимости ускорить создание какого-либо исполнительного органа, и что маршал Сталин сразу же согласился с этим, а проволочки ощущались скорее со стороны нижестоящего аппарата».

Такова была действительность. Наверняка далекая от «идеальных» консервативных, но также и от идеальных социалистических взглядов польских участников встречи в октябре 1944 года. Люди, которые в течение многих месяцев практически решали на польской земле в условиях советской военной действительности вопросы жизни и борьбы польского народа, уже хорошо это знали.

В развитии польско-советских отношений участвовали сотни тысяч людей, которые должны были практически осуществлять свою линию, работать, принимать решения, даже полностью отдавая себе отчет в недостаточном понимании проблематики и знании самой жизни. И потому импровизировали. Обоюдно на всех уровнях и участках жизни.

Генеральные установки советской политики предусматривали помощь народам, борющимся против общего врага, и оказание поддержки прогрессивным силам, которые, по мнению Советского Союза, наиболее полно выражали исторические потребности своих народов. Немалую роль играла также заинтересованность в том, как в будущем сложится обстановка вблизи советских границ. Но союз с прогрессивными силами Польши, оказание поддержки силам, которые создали Крайову Раду Народову и Союз польских патриотов, а впоследствии Польский комитет национального освобождения, пока что представляли с советской точки зрения лишь «открытие кредита». Крупного, долгосрочного, но пока лишь кредита. На этом заключительном этапе войны, после годов потерь и исключительных трудностей, когда приближение победы требовало предельного напряжения сил, Советское правительство наряду с общими соображениями должно было считаться с реальностями войны, с ее, возможно, всего лишь текущими, но весьма существенными потребностями. Это диктовалось заботой о собственном народе, невосполнимые потери которого уже составили 10 процентов населения. Это диктовалось заботой об увеличении военного потенциала в последних схватках и облегчении продвижения на решающем, берлинском направлении. С этой точки зрения вопрос о том, какую позицию займет уже сегодня, а не только в будущем народ, на земле которого будет предпринято важнейшее военное усилие СССР, и каковы будут условия организации, порядка и безопасности на этой земле, — был для СССР далеко не маловажным.