Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 2: Рим / После Рима

275. По преданью, Феспис первый открыл неведомый дотоле род трагической музы и возил на телегах свои произведения, в которых пели и играли актеры, вымазавшие лица дрожжами. После него Эсхил, изобретатель маски и благородного плаща, настлал подмостки на невысоких брусьях и научил трагедию говорить великое и опираться на котурн. За ними последовала древняя комедия, и не без великой славы; но ее свобода впала в порочную крайность и стала насилием, заслуживающим вмешательства закона; был принят закон, и комедийный хор постыдно умолк, лишенный возможности вредить.

285. Наши поэты ничего не оставили неиспробованным; немалое почтенье заслужили они и тем, что решились покинуть тропу, протоптанную греками, и прославить отечественные события, ставя кто претексты, а кто тогаты. И Лаций был бы не менее велик языком, чем доблестью и славными войнами, если бы всякому поэту не претила трудность и продолжительность отделки. 291. Вы, о Помпилиева кровь, осуждайте стихотворение, которое не обработано многими днями тщательной полировки и, десятикратно подскобленное, не вылощено под ноготь.

295. Так как Демокрит полагает, что дарование удачливее, чем жалкое искусство, и изгоняет с Геликона здравых поэтов, то добрая часть их не заботится стричь ни ногти, ни бороду, ищет уединенных мест, не ходит в бани. Как же такому молодцу не стяжать и славу, и звание поэта только за то, что он никогда не вверяет цирюльнику Лицину свою голову, не исцелимую даже чемерицею трех Антикир! 301. А я-то как глуп, что очищаюсь от желчи каждую весну! кабы не это, никто бы не писал стихи лучше меня. 304. Впрочем, ведь дело того не стоит! Так лучше я буду служить оселком, который придает остроту железу, хоть сам и неспособен резать. 306. Сам я и не буду писать, но научу, чем следует владеть и к чему следует стремиться: откуда почерпаются средства, что питает и образует поэта, что прилично ему и что нет, к чему приводит достоинство и к чему порок.

309. Мудрость – вот начало и источник умения правильно сочинять. Сократические сочинения смогут открыть тебе содержание, а за обдуманным содержанием сами собою последуют слова. 312. Кто познал, чем он обязан отечеству и чем друзьям, какою любовью должно любить родителя, брата и знакомца, каковы обязанности сенатора и судьи, в чем долг полководца, посланного в поход, – тот, бесспорно, сумеет каждому лицу придать подобающие черты.

317. Далее, ученому воспроизводителю я укажу обратиться к образцам самой жизни и нравов, извлекая из этого живость выражений. 319. Иногда драма, блестящая в отдельных местах и с верно выдержанными характерами, даже если она лишена изящества и написана без искусства и силы, скорее пленяет народ и лучше его удерживает, чем бессодержательные стихи и звучные безделки.

323. Греков Муза наделила дарованием и округленною речью – греков, не жадных ни до чего, кроме славы. Римские же мальчики только и учатся длинными вычислениями разделять асс на сто частей: «Пусть сын Альбина скажет: если от пяти унций отнять одну, сколько останется? Ты ведь мог это сказать!» – «Треть асса». – «Молодец! ты своих денег не растратишь. А прибавить унцию, сколько получится?» – «Половина». – 330. Так если хоть однажды въестся в души эта ржавчина корыстолюбия, можем ли мы надеяться сложить песни, которые стоило бы натирать кедровым маслом и хранить в ларце из полированного кипариса?

333. Поэты стремятся приносить или пользу, или наслаждение, или же говорить то, что сразу и приятно, и полезно в жизни. 335. Чему ты наставляешь, пусть будет кратко, чтобы душа чутко уловила и верно сохранила быстрые слова: все излишнее улетучивается из полного сердца. 337. Все, что вымышлено ради наслаждения, пусть будет близко к действительности: пусть пьеса не требует, чтобы ей верили во что бы то ни стало, и не извлекает живое дитя из утробы объевшейся Ламии. 341. Старшие центурии возмущаются тем, что не приносит пользы, надменные Рамны оставляют без внимания серьезные поэмы, – общее же одобрение получит тот, кто смешает полезное с приятным, равным образом и развлекая, и поучая читателя. Такая книга и Сосиям приносит деньги, и моря переплывает, и на долгие века простирает славу поэта.

347. Есть, однако, погрешности, которые мы согласны простить. Ведь и струна нередко издает не тот звук, которого требуют мысль и рука, вместо низкого тона рождая высокий, и стрела не всегда попадает туда, куда метит. 351. И если в стихотворении много блеска, то меня не смутят малочисленные пятна, рассыпанные или невнимательностью, или слабостью человеческой природы.

353. Но что из этого? Как осуждается переписчик книг, если, несмотря на увещевания, повторяет одну и ту же ошибку, как осмеян бывает кифаред, который фальшивит всегда на одной и той же струне, так и для меня поэт, который терпит неудачу за неудачей, становится Херилом, и я со смехом дивлюсь, если он два-три раза скажет что-нибудь хорошо. Правда, в то же время я сержусь, если случится задремать доброму Гомеру; но ведь в долгом труде не грех и соснуть.

361. Поэтические произведения подобны картинам: иные больше понравятся тебе, если станешь ближе, иные – если отойдешь подальше; эти любят потемки, а те выставляют себя напоказ при свете, не пугаясь острого взгляда ценителя; эти понравятся один раз, а те будут нравиться, хотя бы на них смотрели в десятый раз.

366. О старший из юношей! хотя и голос отца наставляет тебя на верный путь, и сам ты разумен, запомни, однако, что вот: в некоторых делах посредственность, как справедливо признается, вполне терпима – посредственный правовед или судебный оратор, хотя и уступает достоинством красноречивому Мессале, а знаниями – Авлу Касцеллию, все же находит спрос; но поэтам не позволяют посредственности ни боги, ни люди, ни столбы книжных лавок. 374. Как среди приятной трапезы противна нескладная музыка, слишком жирный елей и мак на сардинском меду, потому что ужин мог бы обойтись и без них, – так и стихотворение, придуманное и созданное для услаждения духа, если хоть немногим не достигнет совершенства, то впадет в ничтожество.

379. Кто не умеет играть, тот сторонится упражнений Марсова поля, кто не владеет мячом, диском или обручем, тот останется праздным, чтобы густые ряды зрителей по праву не подняли его на смех. Однако сочинять стихи берется и неумеющий: почему же нет? он и свободен, и знатен, и, главное, владеет всадническим состоянием и свободен от всяких пороков.

385. Ты ничего не будешь делать против воли Минервы – таков твой взгляд, таков твой склад ума. Все же, если ты что-нибудь напишешь, пусть оно дойдет сперва до Мециева слуха, и отцовского, и моего, и пусть до девятого года хранится среди бумаг: чего ты не издал, то можно будет уничтожить, а какое слово выпущено, того не воротить.