Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 2: Рим / После Рима

Таким образом, основные приемы композиционной симметрии были известны Горацию и применялись им задолго до сочинения «Поэтики». Впервые работая над произведением больших размеров, Гораций обратился к этим уже знакомым ему приемам и, последовательно применяя их, придал «Поэтике» ту симметрическую законченность и стройность, которую мы в ней находим.

До сих пор речь шла главным образом о выделении и расположении отдельных частей «Поэтики». Теперь следует рассмотреть, что придает единство этим частям и как раскрывается это единство по мере развертывания текста. Собственно, именно здесь должен заключаться ответ на вопрос, поставленный Купайуоло: в чем состоит истинная художественная цельность «Поэтики»?

Отвечая на этот вопрос, мы должны различать внешнее и внутреннее, формальное и содержательное единство произведения. Формальное единство достигается при помощи ряда приемов, которые заставляют читателя при чтении одного какого-либо отрывка помнить о его месте в структуре целого произведения. Содержательное единство является результатом соединения мыслей, образующих содержание произведения, в единую связную систему, в которой каждое понятие занимает строго определенное место и которая охватывает все произведение.

Мы начнем с выделения приемов, создающих формальное единство «Поэтики».

Прежде всего заметим, что разделы, из которых складываются три части «Поэтики», построены так, что перекликаются друг с другом или композицией, или содержанием. Из двух разделов первой части (рамка не в счет) первый (стк. 38–85) построен по схеме res – ordo – lexis – metra, а второй (стк. 86–118) – по схеме γένος – πάθος – ἦθος; заключением служит отрывок (стк. 119–135) об imitatio. Из двух разделов второй части (центр не в счет) первый (стк. 153–192) построен по схеме ἦθος – πάθος, а последний (стк. 225–274) по схеме res – lexis – metra; заключением отдела служит опять-таки отрывок (стк. 274–294) об imitatio. Сходство схем достаточно близко, чтобы топика второй части напоминала читателю о топике первой части. Третья часть, которая служит обобщением и выводом из первых двух частей, тоже построена так, чтобы напомнить читателю о каждой из них по отдельности: из двух ее разделов (рамка и центральный раздел не в счет) первый (стк. 309–322, 333–346 – об истоках и целях поэзии) сближается по содержанию с первой частью, а последний (стк. 379–407, 419–452 – о важности поэтического труда и о критике) сближается по содержанию со второй частью. В чем состоит эта близость, будет показано далее.

Эти аналогии между разделами подчеркнуты перекличкой отдельных мотивов. Так, аналогия между темами lexis в первой и во второй частях подчеркнута повторением мотива iunctura, «искусного соединения» (стк. 47 dixeris egregie notum si callida verbum reddiderit iunctura novum; стк. 242 tantum series iuncturaque pollet); так, аналогия между темами γένος подчеркнута повторением мотива dignum (стк. 90 indignatur item privatis ac prope socco dignis carminibus narrari cena Thyestae; стк. 231 effutire leves indigna tragoedia versus); так, аналогия между темами ἦθος подчеркнута тем, что во второй части из четырех возрастов подробнее других говорится именно о тех двух, о которых упоминалось в первой части, – о юношестве и о старости.

Начало третьей части содержит мотивы, напоминающие о началах двух предыдущих частей: стк. 311 verbaque provisam rem non invita sequentur перекликается со стк. 40 cui lecta potenter erit res , nec facundia deseret hunc, nec lucidus ordo (начало первой части); стк. 319 interdum speciosa locis morataque recte fabula… valdius oblectat populum перекликается со стк. 156 aetatis cuiusque notandi sunt tibi mores (начало второй части) и со всеми последующими нравоописательными отрывками. Середина первой части созвучна с серединой третьей части: стк. 86–88 descriptas servare vices operumque colores cur ego si nequeo ignoroque (по значению эти два глагола относятся между собой как ingenium и ars) poeta salutor? cur nescire pudens prave quam discere malo ? предвещают стк. 416–418 mihi turpe relinqui est et quod non didici sane nescire fateri. Середина II части (стк. 193–201) – описание драматического хора, который молит богов и хвалит простую жизнь, справедливость и мир, – общностью мотивов связана с отступлением в третьей части (стк. 391–407) о почетной миссии поэзии, которая отвратила людей от дикой жизни, научила их чтить святыни, дала им законы, указала, как следует жить и т. д.

Наконец, особенно тщательно разработано Горацием развитие темы публики – основной темы центральной части «Поэтики», через которую совершается переход от темы ποίησις к теме ποίημα. Первый намек на тему публики является уже в самом зачине произведения: стк. 5 spectatum admissi risum teneatis, amici? Далее публика имеется в виду в предписаниях первой части относительно πάθος: стк. 98 …curat cor spectantis tetigisse querella; стк. 100 (poemata) quocumque volent animum auditoris agunto и т. д. (ср. также в конце первой части стк. 149 auditorem rapit и в начале второй части стк. 180 irritant animos). При этом публика то олицетворяется самим автором «Поэтики» (стк. 102 si vis me flere; стк. 105 aut dormitabo aut ridebo; ср. в начале II части стк. 188 incredulus odi), то выступает как единомыслящая масса граждан всякого состояния (стк. 113 Romani tollent equites peditesque cachinnum). Такое же единомыслие автора и публики всякого рода подразумевается при начале II части: стк. 153 quid ego et populus mecum desideret. Лишь в середине второй части Гораций начинает различать в публике несхожие во вкусах слои: сперва с точки зрения исторической и нравственной (стк. 212 quid enim saperet… rusticus urbano confuses, turpis honesto?), затем уже вполне откровенно с точки зрения социальной (стк. 248 offenduntur enim quibus est equus et pater et res, nec siquid fricti ciceris probat aut nucis emptor. aequis accipiunt animis…). Вывод, сделанный Горацием из такого положения, – стк. 263 non quivis videt immodulata poemata iudex – уже предвещает трактовку, которую тема публики получит в третьей части. Однако в начале третьей части тема публики еще выступает в том виде, что и во второй части: сперва публика представляется массой всех зрителей и слушателей без разбора (стк. 321 [fabula] valdius oblectat populum…), потом – с разбором (стк. 341 centuriae seniorum – celsi… Ramnes). Лишь в последнем разделе третьей части тема публики окончательно переходит в тему критики: стк. 386 si quid tamen olim scripseris, in Maeci descedat iudicis aures et patris et nostras, и затем, после отступления, весь отрывок стк. 419–452 о различии между ценителем (iudex) истинным и лицемерным, между другом (amicus) подлинным и мнимым. Мотив amici напоминает читателю о зачине произведения (стк. 5 spectatum admissi…), а подчеркнутые черты ложного πάθος в поведении критика-льстеца (стк. 429 сл. pallescet super his, etiam stillabit amicis ex oculis rorem, saliet, tundet pede terram… sic derisor vero plus laidatore movetur) связывают эту тему с соответственным разделом первой части.

Таким образом, тема публики – центральная тема второй части – опирается в первой части на тему πάθος, а в третьей части на тему iudex, которая, в свою очередь, перекликается с первой частью понятиями amicus и πάθος.

Такова перекличка мотивов между различными частями и разделами «Поэтики», образующая внешнее, формальное единство произведения. Однако гораздо более важным является внутреннее, содержательное единство произведения, вытекающее из единства художественных воззрений автора. Именно здесь перед нами открывается то, что мы можем назвать эстетической системой Горация. Лишь тогда, когда будут сведены в систему все разрозненные высказывания Горация о предметах поэзии, мы сможем сравнивать взгляды Горация со взглядами других античных авторов и сможем определить место «Поэтики» в истории античной поэтической теории.