Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 2: Рим / После Рима

Ныне пора, Стилихон, отдохнуть после долгой заботы,
Сердце утешить пора нашей звенящей струной.
15Ни для кого не позор, меж трудов бесконечно великих
Краткое время сыскав, Музам его посвятить.
Даже не знающий удержу Марс – и тот после битвы
Отдых телу дает на одрисийских снегах:
Даже и он в этот час, отложив успокоенно копья,
20 Чутко склоняет слух к мирным ладам Пиерид.

Альпы одолены, спасены гесперийские царства,
И вознесен победитель-отец в достойную сферу,
И небеса величавей горят, обновившись звездою,
Ныне тебе, Стилихон, могущество вверено Рима,
5Высшая власть вручена над кругом земным, и двойная
О государях забота, и двух воеводство престолов.

Только злоба терпеть не умеет покоя и мира,
И кровожадная пасть иссыхает без свежего пойла —
И замышляет Руфин опять в несказуемых войнах
10Выжечь землю, и мир перебить привычною смутой.
Он говорит себе так: «На что я могу полагаться
В зыбкой жизни моей? Каким я сумею искусством
Бурю унять? Ненавистный народу, теснимый войсками,
Как поступлю? Ни в силе меча, ни в любви государя
15Нет защиты: со всех сторон опасности зреют,
И над моей головой уж сверкает клинок обнаженный.
Что мне осталось? Одно: замутить небывалую смуту,
Чтобы погибель моя погибелью стала народам!
Пусть умру, но со мною весь свет! Утешением в смерти
20Будет всеобщая смерть: никакой меня страх не заставит
Раньше того умереть – жизнь и власть для меня нераздельны!»

Так он сказал, и словно Эол, спускающий ветры
С цепи, препоны разверз, затопил племенами державу,
Войнам путь проторил и, следя, чтоб нигде не осталось
25Незараженной страны, расписал истребленье по землям,
Каждой свою назначив беду. Одни переходят
Заледенелый Дунай и дробят колесами воды,
Свычные прежде с веслом; другие Каспийским проходом
По неоткрытым тропам сквозь армянские снежные кручи
30Валом катят на богатый Восток. Дымится пожаром
Каппадокийский Аргей, где пасутся летучие кони,
Галис кровью течет, и горы уже не защита
Для Киликийской земли. Пустеют угодья привольной
Сирии; мчатся копыта врагов по долине Оронта,
35Где невоинственный люд сроднился лишь с песней и пляской;
Льется из Азии плач! А Европа, открытая гетам,
Стала игралищем их и добычей до самых далматских
Рощ в зеленой листве: все земли, простертые между
Адриатических вод и бурливо шумящего Понта,
40Обнажены, опустошены, ни пахарь не пашет,
Ни пастух не пасет, как в Ливии, выжженной зноем,
Где каменеет земля, отвергая людскую заботу.
Пламя взвилось с фессалийских полей; в лесах Пелиона
Говор пастуший умолк; эмафийские жатвы – под пеплом.
45А о паннонских краях, о фракийских беспомощных градах,
О придунайских равнинах никто уже больше не плачет:
Каждый год открыты они для ярости вражьей,
И ощущенье беды перешло в тупую привычку.
Злая судьба! в сколь малый срок великое гибнет!
50Сколько стоило крови создать и упрочить державу,
Сколько вождей положили труды на ее утвержденье,
Сколько лет стояла она под римскою властью —
Всё один погубил изменник в мгновение ока!

Сам великий тот град, почитаемый ровнею Риму,
55И за проливом своим халкедонскую видящий отмель,
Даже и он трепещет уже недалекого Марса:
Рядом пылают огни, и рядом хриплые стонут
Вражьи рога, и у всех на глазах вонзаются в кровли
Стрелы, дрожа на лету. Одни охраняют пролеты
60Стен, другие в порту корабли сцепляют цепями;
Только жестокий Руфин ликует при виде осады,
Счастлив от общей беды, и, взойдя на дозорную башню,
Обозревает ужасный вид окрестного поля:
Тянутся пленницы в плен, торчит полумертвое тело
65Из водоема, иной, пораженный внезапным ударом,
Падает, недобежав до ворот, а иной – на пороге;
Старцу его седина не охрана, и кровью младенца
Орошена материнская грудь. В безмерном восторге
Он разражается хохотом; лишь одного ему жалко —
70Что не своею рукой рассевает он смерть. По равнине
Всюду пылает пожар, лишь его не касаясь поместий;
И наслаждается он, и враг ему радостней друга.
Впрямь, не гордился ли он, что ему одному не закрыты
Вражьего стана врата и доступ к переговорам!
75Всякий раз, как он выходил заключать свои сделки,
Целая шла с ним толпа приспешников, рабски покорных:
Воин с мечом вздымал знамена тому, кто не воин!
Сам же он, варваром быть желая даже наружно,
Шел посреди, покрыв себе грудь рыжеющим мехом,
80В сбруе, как гет, с огромным колчаном, с натянутым луком,
Варварский вид приняв и варварский дух выдавая.
И не зазорно ему, блюстителю римских уставов,
Консульскую сменить колесницу на гетский обычай!
Страждет латинский закон, принужденный сменить одеянье,
85Скорбно склоняя чело пред судьею, окутанным в шкуру.

О, как мрачен народ! как смотрит, как тайно он ропщет
(Тайно, ибо ни слов, ни слез не дано в утешенье
Горю: за все назначена казнь): «Доколе нести нам
Смертное это ярмо? Какой для бедственной доли
90Будет предел положен? Кто плачущим слезы осушит,
Кто мятущихся вырвет из смут? Оттоле нас губит
Варвар, отселе – Руфин; ни на суше спасенья, ни в море;
Страшный свирепствует враг на полях, но много страшнее
В собственном нашем дому. Приди же на помощь отчизне
95Гибнущей, о Стилихон! Поистине здесь твои чада,
Здесь твой дом, здесь твой брак, впервые привеченный богом,
Здесь Гименей во дворце озарил твое факелом счастье.
О, желанный, приди – хоть один! С твоим приближеньем
Сами утихнут бои, и безумство несытое рухнет».

100 Вот каковой заревые края мятежились бурей.
А Стилихон, чуть только Зефир дохнул на зимовья
И на холмах от талых снегов обнажились вершины,
Свой италийский край оставляет под сенью покоя
И на восток обращает свой путь, ведя за собою
105Галльскую мощь и восточную мощь, две несхожие рати.
Нет, никогда под единой рукой досель не сбиралась
Стольких сила полков и столь многое разноязычье!
Там армянин на коне кудрявую голову вскинул,
Легким узлом затянув свой плащ травянистого цвета,
110Здесь шагают им вслед огромные рыжие галлы —
Те, кого быстрый Родан питает и медленный Арар,
Те, кто, рождаясь на свет, испытуются водами Рейна,
Те, наконец, на кого торопливая в беге Гарумна
Плещет попятной волной, океанским гонима приливом,
115Дух во всех един, забыты недавние раны,
Злобы нет в побежденном, и нет в победителе спеси.
Пусть недавно лишь смолк зов труб к усобице бранной,
Страсти не улеглись и гнев воинственный тлеет —
Всех одна сплотила любовь к своему полководцу.
120Именно так (преданье гласит) за царственным Ксерксом
В войске шел целый мир, осушая текущие реки,
Стрелами солнечный свет затмевая, ладьи через горы
Правя и шагом своим поправ перекрытое море.