Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 2: Рим / После Рима

Высокочтимейший Рутилий,
достойный самых громких похвал!
Ты мне дал мой честный досуг
посвятить веселому искусству,
ибо ты меня причислил
к ближним твоим и ближайшим твоим.
Эта дружба, эта милость —
двойное благо, большая честь,
истинное отличие.
Но какою же отплатой
отплачу я за эту честь?
Золотом – этой первопричиной
дел людских и забот людских?
Ни у меня оно не в обилии,
ни у тебя оно не в цене.
Есть у меня лишь немногое знание,
многим добытое трудом.
В нем мой ответ и моя отплата,
неподвластная времени.
И, чтобы это сочинение
чем-то тебе понравилось,
из твоей же философской беседы
почерпнул я его предмет.
Помнишь ли ты, как ты смеялся
над теми, кто плачется на судьбу,
развивая и свивая
мысли твои на ученый лад?
Вот – предмет для размышлений!
Но кто здесь прав и кто не прав —
пусть разбираются знатоки;
мы же писали эту пьесу
лишь для застольной болтовни.
Вот ее содержание.

У брюзги по имени Кверол
был отцом Евклион-скупец.
Этот Евклион схоронил свое золото
в урне, словно прах отца,
умастив его благовониями
и надписав эпитафию.
Отплывая за море, спрятал он урну
дома, не говоря никому.
На чужой стороне он умер.
Был у него там прихлебатель;
этого прихлебателя
сделал он сонаследником сыну,
но под тем условием,
чтобы он честно показал сыну,
где лежит сокровище.
Место сокровища описал старик,
а обманчивый вид описать забыл.
Тут вероломный наш прихлебатель —
за море и к Кверолу,
притворившись гадателем, магом
и мало ли чем еще!
Все семейные секреты,
что узнал он от хозяина,
с видом божественного наитья
возвращает он Кверолу.
Кверол преисполняется веры
и просит его о помощи.
Прихлебатель делает очищение в доме —
и вправду очищает дом:
он ищет и выносит урну,
никем не потревоженный.
Но его обманывает старая хитрость!
Видя, что урна – погребальная,
он решил, что над ним насмеялись;
и, чтоб отомстить за это,
он пробрался, крадучись,
к дому Кверола и урну
зашвырнул ему в окно.
Урна – вдребезги, и мигом
прах обратился в золото!
Вот как сокровище Евклиона,
вопреки ожиданью и смыслу,
неоткрытое, – было похищено,
а похищенное – отдано.
Узнав о случившемся,
прихлебатель спешит обратно
и доли себе требует.
Но так как он знал, чтó похищал он,
и не знал, чтó возвращал он,
то вот и получается:
во-первых, он повинен в краже,
во-вторых – в осквернении праха.
Таков исход комедии:
и господин, и прихлебатель
по воле судьбы и по заслугам
получают каждый свое.
Вот такое-то сочиненье,
о сиятельнейший муж,
твоему посвятил я имени.
Будь же век здоров и счастлив
по твоим и моим мольбам!

Тише, зрители, тише, тише, —
об этом просит вас поэт,
который греческое искусство
переложил на варварский лад
и латинскую старину
возрождает в наши дни.
Он надеется и просит
вас по-человечески:
того, кто ради вас потрудился,
наградите милостью.
Будем мы играть комедию
под названием «Горшок» —
не древнюю, а новую,
по следам Плавта разысканную.
Вот предмет комедии.
Мы представляем в ней счастливца,
хранимого своей судьбой,
и представляем обманщика,
своим же обманом погубленного,
К вам сейчас появится Кверол,
герой этой комедии:
он и есть неблагодарный,
он и есть будущий счастливец.
А Мандрогеронт, его противник,
будет обманщик и останется нищ.
Но прежде выйдет к вам Лар-хранитель
и все по порядку расскажет сам.
Конечно, рассказы утомляют;
но действие вас развеселит.
Однако и к речам, и к поступкам
мы просим, как встарь, снисхождения:
пусть того, что молвится о всех людях,
никто не относит только к себе
и шутку, что метит во всех безлично,
не принимает на свой счет.
Здесь никто не найдет никаких намеков:
все здесь – чистый вымысел.

Как назвать эту пьесу: «Горшок» или «Кверол» —
вам решать и вам судить.
Мы не решились бы выйти на сцену
хромою нашею поступью —
если бы не было у нас
великих и славных предшественников.

Лар : – Я – хранитель и блюститель
тех домов, где я живу.
Нынче под моей защитой
тот дом, откуда я вышел к вам.
Я вершу судьбы решения —
добрые – с готовностью,
а суровые – с мягкостью.
Речь сейчас идет о Квероле,
Человек он неблагодарный,
но по сути – неплохой.
До сих пор он жил в достатке,
что уже немалое благо;
теперь – в избытке будет жить!
Это заслужил он сам —
ибо если вы сомневаетесь,
что всем воздастся по заслугам, —
вы очень ошибаетесь.
А в чем тут дело и что откуда —
сейчас я вам коротко расскажу.

Отцом у Кверола был Евклион —
скупой и недоверчивый старик.
Когда-то он припрятал в урне
много-много золота,
чтобы на него молиться,
как молятся на прах отца.
Потом он уехал на чужбину,
а урну в доме закопал
перед самым моим алтарем.
Так завещал он родным – гробницу,
а мне – свое сокровище.
Уехал он и не вернулся.
И, умирая на чужбине,
лишь одному открыл он тайну
обманщику вероломному,
да и то не всю:
ни о погребальной урне,
ни о надгробии над ней
он не сказал ему ни слова —
может, по забывчивости,
может, сочтя за лишнее.
Для Кверола, по воле судьбы,
довольно и этого.
Вот и лежит сокровище – разом
и ведомо, и неведомо.
Мне ничего бы не стоило
указать на него хозяину
наяву или во сне.
Но чтобы лучше поняли люди,
что подаренного богами —
человеку не отобрать, —
Золото, вверенное вероломцу,
будет спасено через воровство.
Вор уж близок – тот вор, который
это золото нам спасет!
Он увидит урну, он решит, что в ней пепел
(как и предполагал старик), —
и украденную добычу
сам обратно принесет:
пренебрегши законной долей,
сам отдаст все целиком!
Так, обманывая другого,
повредит он сам себе.

Но чтобы не стоять здесь без пользы,
я кое-что вам расскажу.
Этот Кверол, вы уже знаете, —
очень тяжелый человек —
и для ближних, и для бога,
если не грех так сказать.
Вспыльчив он до крайности
и поэтому так смешон.
Говорить с ним – одно удовольствие:
так приятно изобличенье
тщетных умствований людских.
Но сейчас вы услышите сами
разговор человека с его судьбой —
сами их и рассудите.
Я ведь сам – его дух-хранитель,
насколько это в моих силах;
говорю вам об этом втихомолку,
чтобы он мне не сделал зла:
ибо бранится он на меня
и днем и ночью,
без устали, без удержу.
Но чу! я слышу его голос.
Он уже взывает к судьбе.
Он уже идет сюда.
Это до него дошло известие,
что за морем умер его отец.
Как он горюет, как горюет!
Еще бы: дело человеческое —
ведь в наследстве-то ни гроша!
Что мне делать? Исчезнуть мгновенно
не могу – это выше сил моих.
Слава богу: я вижу вилы —
отличное оружие!
Если Кверол и сегодня
не перестанет бранить меня,
то ужо я позабочусь,
чтоб хоть было за что бранить.
И откуда здесь эти вилы?
Поутру рыбаки здесь проходили —
не обронили ли они?