Александр Сидоров - В ожидании Апокалипсиса. Франкское общество в эпоху Каролингов, VIII–X века

Разумеется, жизнь была гораздо сложней и богаче. Иные тексты показывают, сколь острыми могли быть этнокультурные противоречия даже между людьми одного круга. Например, богослов, придворный эрудит и один из лучших поэтов своего времени Теодульф Орлеанский, гот по происхождению, был не в силах скрыть глубокую неприязнь, которую испытывал к учителям-ирландцам, находившимся при дворе Карла Великого. В его велеречивом «Послании к королю» содержатся, например, такие строки:

Впрочем, в Аахене и к выходцам с юга, с земель, некогда захваченных готами, также относились с подозрением. Людовик Благочестивый, в возрасте трех лет поставленный королем Аквитании, долгое время жил к югу от Луары и естественным образом перенял некоторые местные традиции. Когда он уже подростком приезжал ко двору своего отца Карла Великого, что случалось нечасто, это сильно бросалось в глаза. По рассказам Астронома, король сетовал на то, что Людовик внешностью больше походил на гасконца, нежели на франка. Все это Карл исправлял «с отеческой любовью». Равным образом анонимный биограф Людовика, франк по происхождению, не забывает напоминать читателям о безрассудстве, наглости, легкомысленности и коварстве гасконцев.

Вопреки ожиданиям, в каролингских текстах не встретить однозначно негативного отношения к сарацинам, исповедующим ислам, и к язычникам норманнам, с которыми франки постоянно воевали. Эрмольд Нигелл в своей хвалебной песни, посвященной деяниям Людовика Благочестивого, наделяет тех и других мужеством и благородством. Вильгельм, один из приближенных Людовика и будущий герой рыцарских жест, осаждая Барселону, испытывает уважение к предводителю мавров Задону. Он явно восхищен отвагой врага перед лицом смерти, хотя и разбил ему в кровь лицо, уличив во лжи. А датского конунга Харальда и его дружину в 826 г. император франков лично крестил во дворце Ингельхайм, после чего организовали совместную охоту и устроили грандиозный пир. В глазах франкского аристократа Эрмольда социальный статус противника имел куда больший вес, нежели этническая принадлежность или вероисповедание. Хронисты второй половины IX в. часто сообщают о набегах и грабежах норманнов, венгров и сарацин, но опять же зачастую нейтрально, скорее констатируя сам факт произошедшего, или, если угодно, смиренно. Как уже говорилось выше, причиной тому было устоявшееся восприятие иноверцев как орудия Господа: их руками Всевышний карает христиан за грехи.

Достаточно ровно или, во всяком случае, без явной агрессии франки относились к евреям. Последние на протяжении всего каролингского периода активно занимались торговлей и ростовщичеством, откупами и врачеванием, владели домами и землей, на которой трудились колоны-христиане, внутри общины улаживали споры по законам Торы. Септи-манская графиня Дуода, в 843 г. сочинившая наставления своему сыну Вильгельму, признается, что часто брала в долг у иудеев и потому отягощена долгами. Она надеется их вернуть, пока жива, однако всерьез на это не рассчитывает и просит Вильгельма «тщательно разыскать всех, кому задолжала» и при необходимости расплатиться собственными средствами. Во второй половине IX в. франкские епископы прикладывали некоторые усилия для ограничения деловых контактов между иудеями и христианами. Но о консолидированной позиции клира на сей счет говорить не приходится, равно как и о сколько-нибудь серьезной изоляции еврейских общин.

Единственным, что вызывало у современников резко негативную реакцию, было обращение христиан в иудаизм. Один из составителей «Сен-Бертинских анналов» поведал историю некоего Бодона. Хорошо образованный в «божественных и человеческих науках», близкий ко двору императора, да еще в сане дьякона, он поддался искушению дьявола, оставил христианство и обратился в иудейскую веру. В результате Бодон полностью изменил свою жизнь. Принял имя Елизария, отпустил бороду (столь нелюбимую франками), начал носить оружие и занялся торговлей с язычниками. Переселившись в Испанию, он стал обращать в иудаизм других христиан и, видимо, значительно в этом преуспел. Во всяком случае, его противники обратились к Карлу Лысому и западнофранкским епископам с просьбой вмешаться и вернуть вероотступников в лоно церкви.

Вторым важным критерием социальной стратификации был правовой статус. Франкское законодательство традиционно различало группы людей в зависимости от объема их правоспособности. В варварских правдах, а также в грамотах, королевских дипломах, монастырских полиптиках и других хозяйственных и административных документах VIII–IX вв. фигурируют знатные, полноправные свободные, полусвободные колоны и литы, несвободные рабы-сервы. Знать и свободные защищены высоким вергельдом (у аристократии он примерно в три раза выше), они владеют землей, платят налоги в казну, самостоятельно выступают в суде, несут военную службу в ополчении. У сервов нет никакой собственности, они работают на хозяина, а за их преступления отвечает господин. У них нет вергельда, только цена, которая уплачивается владельцу за убийство его раба. Варварские правды почти не отличают серва от животного, столь же неразумного и неправоспособного существа. Литы, напротив, обладают ограниченной правоспособностью, у них есть движимое и недвижимое имущество, которым они могут распоряжаться. Они иногда самостоятельно выступают в суде. А в Саксонии lazzi , по сообщению Нитхарда, еще в 840-х гг. наравне со свободными участвовали в ополчении.