Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Щадя всех, Достоевский предлагает следующий сценарий. По кончине Марьи Дмитриевны он даст брату телеграмму – с тем, чтобы тот незамедлительно, в тот же день, отправил Пашу в Москву. «Невозможно, чтоб он и на похоронах не присутствовал». Но поскольку у Паши нет приличествующего случаю платья, он умоляет брата перед отправлением за «дешёвейшую цену» купить пасынку всё необходимое – чёрный сюртук, штаны, жилет и т. д. Зная характер опекаемого лица, он просит брата быть бдительным.

«Да когда будешь отправлять Пашу, то в толчки гони его ехать, а то он, пожалуй, выдумает какую-нибудь отговорку и отложит до завтра. Приставь к нему в тот день для наблюдений кого- нибудь. Ради Бога».

Независимо от сего с Пашей ведутся переговоры о покупке ему нового пальто. Требуемую им непомерную сумму в 28 рублей Достоевский срезает до 12 («или по крайней мере в 15 рублей»), ссылаясь на своё безденежье (деньги приходится занимать у брата) и укоряя пасынка в намерении «задать шику» и нежелании «отказать себе ни в малейшем почёсывании». «Мамаше сегодня вечером слишком, слишком худо, – заканчивает он своё послание. – Доктор ни за что не отвечает. Молись, Паша» [1021].

Марья Дмитриевна умрёт 15 апреля 1864 г. в семь часов вечера. Депеша о смерти почему-то задержится: брат получит её только в ночь на 17-е. Михаил Михайлович отпишет Достоевскому, что 17-го же утром он «скрутил Пашу» и отправил его в Москву [1022]. Поскольку Марью Дмитриевну хоронили 17-го, нет уверенности, что сын успел к погребению.

Через три месяца Достоевского постигнет ещё один жесточайший удар. Из Павловска, где проводил лето Михаил Михайлович, он напишет Исаеву: «Милый Паша, пришли мне белья. Брат при смерти» [1023]. Михаил Михайлович умрёт 10 июля. Достоевский остаётся один. На его руках – семейство покойного брата.

И, разумеется, – по-прежнему тот, кто недавно сделался круглым сиротой.

В самый разгар работы над «Преступлением и наказанием» (летом 1866 г. в Люблине под Москвой), крайне обеспокоенный молчанием Паши, Достоевский пишет ему в таком тоне, в каком может разговаривать с сыном только взыскательный и чадолюбивый отец: «Не писал ли я тебе неделю назад, чтоб ты немедленно отвечал мне: хочешь ли ты или нет приехать ко мне. Я просил, приказывал и умолял, а ты наплевал на всю мою тоску. В Петербурге холера: мучаюсь, что ты болен, потому что неужели ж ты такой изверг, чтоб не отвечать мне… Если не получу ещё немного писем от тебя, то брошу все дела и поеду сам в Петербург. Что ты со мной делаешь!» [1024]

Паша соблаговолил-таки прибыть в Люблино – к вящей пользе печатающегося в «Русском вестнике» романа.

Через год, уже за границей, Достоевский напишет Майкову: «Скажите Паше, чтоб написал мне сюда, в Женеву, обо всём, что с ним было… Я получил от него всего только одно письмо за всё это время. Не любит он меня, кажется, совсем. А ведь это очень мне тяжело» [1025].

Его печалит невнимательность, небрежность со стороны человека, которого он худо-бедно воспитывал и судьба которого ему далеко не безразлична.

Нерасположение к пасынку мужа, сквозящее в воспоминаниях Анны Григорьевны и не очень-то ею скрываемое, объяснимо не только застарелой ревностью к чужаку . Оно подпитывается, в частности, и тем чувством превосходства, которое не могла не испытывать выпускница первой в России женской гимназии и серебряная медалистка по отношению к своему ровеснику-недоучке. Её натуру, в высшей степени организованную и цельную, раздражают и чисто человеческие свойства Исаева – его необязательность, разбросанность, фанфаронство, житейская неукоренённость.

Но главная причина антипатии – потенциальная угроза с его стороны их с Достоевским супружескому счастью.

Претендовавший на исключительное внимание отчима – в качестве единственного члена его семьи – Исаев являл собой объективное (хотя больше морального свойства) препятствие их браку. И даже когда брак уже совершился, претензии Паши на постоянную материальную помощь со стороны Достоевского, а ещё более – неизменно сознаваемая последним обязанность таковую помощь оказывать – всё это не способствует возникновению у молодой мачехи добрых чувств к «обломку» прежней, существовавшей ещё до неё семьи.

Анна Григорьевна хотела бы вытеснить из сознания мужа этот навязчивый – в буквальном смысле – сюжет.

Но как раз после заключения нового брака Достоевский считает долгом решительно заявить о своих обязательствах по отношению к пасынку. В октябре 1867 г. он пишет ему из Женевы: «Если ты думал, Паша, что я, женившись, забуду о тебе (а я видел, что ты думал, и нарочно, много раз, не останавливал тебя), то ты очень ошибся. Даже совершенно напротив! Знай; что ты после женитьбы ещё мне дороже стал…» [1026]

Это отнюдь не «тактика», не игра: это живое, неподдельное чувство. Достоевскому незачем лукавить. Собственно, о том же днём ранее он толкует в письме А. Н. Майкову, которому поручается забота об оставшемся в Петербурге Павле Исаеве – в частности, приискание ему какой-нибудь службы. «Паша мальчик добрый, мальчик милый и которого некому любить » [1027].

Это, конечно, о его полном сиротстве: единственная его родственница в Петербурге, сорокалетняя тетка Варвара, умерла весной 1866 г., ненадолго пережив свою сестру. Человека надо любить, особенно если он – подросток. «Одно только худо за ним, – продолжает Достоевский, – сами знаете что». Об этом «одном» неоднократно писано и самому Паше: «Я тебя всегда считал и считаю добрейшим и честнейшим малым… Считаю тебя тоже малым очень неглупым. Одно плохо: необразование» [1028]. В глаза говорится то же, что за глаза – в письме Майкову: «Кроме того, он мальчик честный… Я последней рубашкой с ним поделюсь и буду делиться всю мою жизнь» [1029].

И он действительно делится «последней рубашкой», поручая Майкову выдать Паше из переводимых «Русским вестником» сумм то 20, то 30, то 50 рублей: «Нет-нет, а всё-таки надо помочь, тем более, что я его искренно люблю; я ведь его в моём доме больше 10 лет растил! Всё равно что сын. Мы с ним жили вместе. И в таких ранних летах, и одного, на свои собственные руки оставить – да разве это возможно! Всё-таки хоть иногда, как я ни беден, а надо помочь» [1030]. Деньги отделяются сравнительно небольшие и предназначаются как на текущие Пашины нужды, так и на оплату его пропитания в семействе покойного брата – у вдовы Эмилии Фёдоровны, за чью квартиру Достоевский тоже платит: долготерпеливый купец Алонкин верит ему на слово и не требует многомесячный долг.

В доме Алонкина (или Олонкина) писалось «Преступление и наказание». В этот дом явилась Анна Григорьевна для стенографического труда. Здесь же произошло объяснение .