Лариса Печатнова - Спарта. Миф и реальность

Пополнялась казна и с помощью штрафов. Это была весьма популярная форма наказания для имущих спартиатов. Эфоры обязаны были не только определять размер штрафов, но и лично взимать их (Xen. Lac. pol. 8. 4). Не исключено, что конфискация имущества и штрафы, налагаемые на царей и других богатых граждан, в определенные периоды спартанской истории были основным источником пополнения государственной казны. Величина штрафа зависела от имущественного положения обвиняемого. Хотя весьма вероятно, что в расчет могли брать не столько реальную платежеспособность обвиняемого, сколько его положение в обществе. Штрафы вполне могли носить статусный характер. Царей нередко присуждали к огромным штрафам — до 20 талантов (Schol. ad Aristoph. Nub. 859; Thuc. V. 63; Diod. ХII. 78). Такие же штрафы могли накладывать и на военачальников. Так, Фебид, по собственной инициативе захвативший в 382 г. Кадмею, был присужден к штрафу в 100 тысяч драхм (около 17 талантов) и отстранен от командования. Его наказали исключительно за самоуправство: ведь захват фиванской крепости он, во всяком случае по официальной версии, осуществил без санкции эфоров (Xen. Hell. V. 2. 32; Plut. Pelop. 6). Эфоры умудрились оштрафовать даже Агесилая (под надуманным предлогом) (Plut. Ages. 5), хотя именно с этим царем на протяжении всего его долгого царствования у эфоров не было никаких принципиальных разногласий.

Эфоры на рубеже V–IV вв., будучи единственными магистратами, обладающими законодательной инициативой, оказали сильнейшее воздействие на характер имущественных отношений и развитие социального неравенства в Спарте. Именно они приняли закон об обращении внутри страны золотой и серебряной монеты (Plut. Lys. 17). А эфор Эпитадей стал инициатором закона, фактически разрешившего куплю-продажу земли и давшего толчок массовому перераспределению клеров в пользу землевладельческих магнатов (Plut. Agis 5. 3).

Аристотель утверждает, исходя из известных ему фактов, что эфоры брали взятки (Pol. II. 6. 14. 1270 b 11). Но конкретных свидетельств о коррумпированности эфоров значительно меньше, чем подобных же сведений о царях и высшем военном руководстве. Скорее всего, это объясняется вовсе не тем, что эфоры были менее коррумпированы, чем цари или геронты. В силу избирательности наших источников мы несравненно больше знаем о спартанских царях, чем о коллегии эфоров. Тем не менее традиция сохранила несколько примеров продажности эфоров. Так, согласно преданию, спартанцы в 478–477 гг. допустили восстановление в Афинах городских стен, разрушенных персами, только потому, что Фемистокл сумел подкупить эфоров (Theopomp. ар. Plut. Them. 19. I) [122] Однако следует указать на то, что существуют сильные сомнения относительно достоверности предания, связывающего восстановление стен с проделками Фемистокла. Возможно, это не более чем исторический анекдот, связанный с диффамацией великого афинянина. Ведь о взятке, будто бы данной Фемистоклом эфорам, сообщает только Феопомп, историк, известный своим крайне недоброжелательным отношением к Фемистоклу как представителю ненавистной ему афинской демократии. Кроме версии Феопомпа Плутарх приводит и другой вариант предания, представляющий собой краткий пересказ пространного рассказа Фукидида о восстановлении стен. Ни у Фукидида (I. 89. 3–93. 2), ни у Эфора, которому следуют Диодор (XI. 39) и Корнелий Непот (Them. 6. 2), нет даже намека на взятку. Хотя, с другой стороны, у нас нет оснований и полностью отвергать предание о взятке. Из слов Фукидида о дружбе, которую питали спартанцы к Фемистоклу (I. 91. 1), следует, что этот афинянин вполне мог иметь среди спартанцев друзей, а возможно, и гостеприимцев. Наличие подобных контактов делает более правдоподобной версию о подкупе им эфоров. .

Но, как следует из наших источников, чаще всего случаи коррупции в среде эфоров были связаны с их деятельностью в качестве советников при спартанских царях. Приведем два наиболее ярких примера подобного неблаговидного поведения эфоров. Так, в 446 г. главным советником при юном царе Плистоанакте был эфор Клеандрид, отец Гилиппа [123] Атимия, которой был подвергнут Клеандрид, по-видимому, имела тяжелые последствия для его сына Гилиппа. Ко времени бегства своего отца Гилипп еще не был взрослым человеком. Внезапное прекращение обязательного для спартиата общественного воспитания означало для него потерю части гражданских прав и переход в разряд мофаков (Phylarch, ар. Athen. VI. 102. 271 е-f = FgrHist 81 F 43; Aelian. V. h. XII. 43). . С помощью огромной взятки в 10 талантов Перикл убедил эфора, а за ним и царя увести войско из Аттики. В Спарте за это преступление Клеандрид заочно был присужден к смертной казни (Diod. ΧIIΙ. 106. 10; Plut. Per. 22; Nic. 28. 5). Ему, однако, удалось бежать и обосноваться в Фуриях (Thuc. VI. 104. 2; Polyaen. II. 10; Strab. VI. 1. 14. p. 264). В 419 г. царя Агиса II в Аргос также сопровождал эфор (Thuc. V. 60. 1), который, по-видимому, был подкуплен, ибо не возражал против преступных с точки зрения общины действий царя.

Вышеприведенные случаи продажности эфоров, сохраненные древней традицией, стали известны только благодаря тому, что они так или иначе были связаны с внешней политикой. Все, что происходило внутри Спарты, почти полностью было закрыто для внешнего наблюдателя. Это касается и случаев продажности эфоров. Спартиаты менее всего были склонны «выносить сор из избы», и для прочих греков, так же как и для нас, происходящее внутри Спарты становилось известно крайне редко. Именно поэтому деятельность эфоров как высших гражданских магистратов, исполняющих свои обязанности почти исключительно внутри Спарты, известна нам только в самых общих чертах.

Уже древние авторы отмстили принципиальное сходство спартанского и римского вариантов как государственного строя в целом, так и отдельных магистратур в частности. Такое сходство объясняется прежде всего тем, что оба гражданских общества — и спартанское, и римское — в силу особых условий своего политического бытия очень рано стали проявлять тенденцию к консервации всех сторон своей жизни.

Античные историки и философы, как правило, очень высоко оценивали общества традиционно консервативные, обеспечивающие своим гражданам длительный гражданский мир. Так, по словам Аристотеля, «целью того государственного строя, который рассчитывает на долговечное существование, должно служить то, чтобы все части, составляющие государство, находили желательным сохранение существующих порядков» (Pol. II. 6. 15. 1270 b 20–23). Теоретики полиса полагали, что особую устойчивость и прочность государственной системе управления может придать смешение в ней нескольких «чистых» форм — демократии, аристократии и царской власти. Аристотель причислял Спарту к числу тех немногих государств, где нашло себе практическое воплощение учение о смешанной форме правления (Pol. II. 3. 10. 1265 b).