Лариса Печатнова - Спарта. Миф и реальность

Эфоры и народные трибуны обладали особым качеством, отсутствующим у всех прочих республиканских магистратов: они были неподотчетны другим должностным лицам, абсолютно независимы от них и практически безнаказанны (Arist. Pol. II. 6. 18. 1271 а). Вплоть до III в. до н. э. мы не знаем ни одного случая, чтобы эфор привлекался к суду за свою прошлую деятельность (Plut. Agis 12), а отчет, который они давали post factum следующей за ними коллегии эфоров (Arist. Rhet. III. 18. 1419 а 31), по-видимому, носил формальный характер.

Такой же независимостью и неподотчетностью обладали и народные трибуны. По словам Цицерона, «ему [т. е. консулу. — Л.П .] должны подчиняться все остальные магистраты за исключением трибуна… Это прежде всего ограничило права консула, так как появился человек, на которого его власть не распространялась, и так как трибун мог оказать помощь другим людям — не только магистратам, но и частным лицам в случае их неповиновения консулу» (Cic. De leg. III. 7. 16).

Что касается организации и круга полномочий эфората и народного трибуната, то тут также следует отметить целый ряд сходных черт [134] Не углубляясь в проблему количественного состава обеих магистратур, укажем только на сходную динамику роста их численности. Так, число народных трибунов возросло от двух при первой сецессии плебеев в 494 г. (Liv. II. 33. 2) до четырех в 471 г. (Diod. XI. 68. 7) и шли в 457 г. до н. э. (Liv. III. 30.5). Начиная с 449 г. до н. э. (Liv. III. 54. 11) и на протяжении всего исторического периода число трибунов равнялось десяти (Der Kleine Pauly. Bd. V. Munchen, 1975. Sp. 948). Число эфоров, как правило, связывают с новым территориальным делением спартанской общины на пять округов, или деревень, сменившим исконное родовое деление на три дорийские филы. когда эта должность была учреждена в сер. VIII в. до н. э., каждый эфор, скорее всего, должен был заведовать одним таким округом ( Huxley G.L. Early Sparta. Р. 39). Но те ученые, которые считают эфорах древним дорийским институтом, полагают, что первоначально коллегия эфоров мота состоять из двух или трех членов (Szanto. Ephoroi. Sp. 2862; Amheim M.T.W. Aristocracy in Greek Society. P. 94–96). . Так, эфоры, по крайней мере в классический период, были председателями в спартанской апелле, они имели право также созывать народные собрания и вносить свои законопроекты (Thuc. I. 87. 1–2; Xen. Hell. II. 2. 19; V. 2. 11; Plut. Agis 8; 19). Точно так же и народные трибуны в Риме пользовались правом созывать трибутные комиции, председательствовать в них и вносить свои предложения (Liv. II. 56: ius cum plebe agendi). И те и другие добились права заседать в высшем аристократическом органе своей страны: эфоры — в герусии (Her. V. 39–41; Xen. Hell. III. 3. 8; Paus. III. 5. 2), а народные трибуны — в сенате (Liv. III. 21; 52; IV. 2; 3; 6; 36; 43; 48; 50; 56; Арр. В. С. II. 29; 108–109; IV. 92). Однако полноправными членами этих высших аристократических советов и те и другие стали далеко не сразу. Их власть развивалась и усиливалась в ходе сословной борьбы. Эфоры, скорее всего, вошли в состав герусии не ранее сер. VI в. в результате проведенной в это время реформы эфората, приписываемой древней традицией знаменитому эфору Хилону. Во всяком случае, к началу классического периода эфорат обладал уже всей полнотой исполнительной и контрольной власти в государстве, а эфоры являлись членами герусии.

Народные трибуны также далеко не сразу стали членами сената. Первоначально им не позволялось даже присутствовать в сенате, и они должны были сидеть на скамейке перед входом (Val. Мах. II. 2. 7: ante valvas positis subselliis). Но уже ко времени Второй Пунической войны они не только стали членами сената, но и добились права созывать его. Совместная работа с сенатом удовлетворяла амбиции народных вождей и в конечном счете служила консолидации всего римского общества.

Особенно близкими эти магистратуры были в области гражданского и уголовного права. Власть эфоров в Спарте и народных трибунов в Риме в той или иной форме распространялась не только на рядовых граждан, но и на всех высших «чиновников» (Arist. Pol. II. 6. 18. 1271 а 6). Им принадлежало, например, право привлекать к суду даже высших магистратов (соответственно спартанских царей и римских консулов) и налагать на них штраф (Xen. Lac. pol. 8. 3–4; Liv. II. 35. 2; IV. 26. 9–10; V. 9. 4; XXIX. 20. 11). По свидетельству Ксенофонта, эфорам дана была огромная власть: они «имеют право наказывать любого, кого только пожелают, и они обладают властью немедленно привести приговор в исполнение. Им дана также власть отстранять от должности еще до истечения срока их службы и даже заключать в тюрьму любых магистратов… Имея столь большую власть, эфоры не позволяют должностным лицам, как это имеет место в других полисах, в течение их служебного года делать все, что те сочтут нужным, но, подобно тиранам или руководителям гимнастических состязаний, немедленно подвергают наказанию тех, кого уличат в противозаконии» (Lac. pol. 8. 3–4. Пер. Л.Г. Печатновой).

То же самое относится и к народным трибунам, которые могли арестовывать и заключать в тюрьму ( in vincula duci iubere ) не только частных граждан, но и должностных лиц вплоть до консулов (Cic. De leg. III. 9. 20). Трибунская власть благодаря праву veto давала возможность контролировать деятельность любого магистрата (Liv. VI. 35. 6). Пользуясь своей неответственностью и неприкосновенностью, плебейские трибуны широко использовали право протеста ( ius intercedendi ) против должностных лиц и даже против решений сената и предложений, вносимых в комиции. «Эта генетическая особенность трибуната — право запрещать и воспрепятствовать —… превратила негативную власть трибунов в одну из ее "позитивных" функций, и трибунат оказался включенным в иерархию должностей — не против остальных магистратов, а над ними» [135] Лобрано Дж . Защита общественной и индивидуальной свободы: разделение властей и трибунат: резюме // Древнее право: сб. науч. ст. Вып. 1. М., 1996. С. 61. .

Обе должности выглядели в глазах современников настолько значительными и неподконтрольными остальным правящим структурам, что сравнение эфоров и трибунов с тиранами стало литературным штампом (Хеn. Lac. pol. 8. 4; Plat. Leg. TV. 5. 712 d; Arist. Pol. II. 6. 14. 1270 b 13–14). Как власть эфоров во многих отношениях была выше власти спартанских царей, так и власть народных трибунов в известных пределах была выше консульской. Как отмечает Ф.А. Михайловский, «в истории Рима именно носителей этой власти, какова бы ни была их политическая программа, чаще всего упрекали в стремлении к царской власти» [136] Михайловский Ф.А. Трибунская власть в политической системе принципата (несколько точек зрения) // Античная гражданская община: межвуз. сб. науч. тр. М., 1984. С. 101. .

При отсутствии строго сформулированных писаных законов судебные полномочия как эфоров, так и трибунов имели тенденцию вырождаться в чисто полицейскую власть, основанную на произволе [137] Моммзен Т. История Рима. Т. I. С. 225. . Это отмстил еще Аристотель в отношении эфоров и Цицерон в отношении народных трибунов. По словам Аристотеля, «эфоры выносят решения по важнейшим судебным делам, между тем как сами они оказываются случайными людьми; поэтому было бы правильнее, если бы они выносили свои приговоры не по собственному усмотрению, но следуя букве закона» (Pol. II. 6. 16. 1270 b 30–31). В том же духе отзывается о народных трибунах и Цицерон, утверждая, что если первоначально народный трибунат был полезен как противовес власти консулов, сената и патрициев, то позднее трибуны выказали себя безответственными демагогами, провоцирующими граждан на государственный переворот (De leg. III. 9. 20–22).