Иван Беляев - Вацлав Гавел. Жизнь в истории [litres]

Подготовить письма к печати выпало литературному критику и редактору Яну Лопатке. Лопатка закончил философский факультет Карлова университета, где изучал чешский язык и историю, а чуть позже – эстетику. Защитил дипломную работу с любопытнейшим названием «Проза Владислава Ванчуры по радио: к теоретическим основам радиопостановки литературного произведения». В 60-х годах работал на Чехословацком радио и в нескольких книжных издательствах, сотрудничал с «Тваржем» и другими изданиями. В годы нормализации был отстранен от официального литературного процесса, работал кладовщиком и сторожем, но очень активно участвовал в самиздате, продолжал писать как критик. В конце 70-х Лопатка стал соавтором целого словаря запрещенных писателей. Сотрудничал с иностранными журналами, включая Svědectví Павла Тигрида, в 1977 году подписал «Хартию».

Первоначально предполагалось, что Лопатка очистит текст писем от личных мыслей и бытовых деталей. Однако редактор решил поступить иначе и подготовил письма к публикации почти в неизмененном виде. Решение оказалось удачным и во многом предопределило успех книги: подробности частной жизни и сиюминутные переживания, рассказы о болезнях и просьбы о посылках очень органично дополнили философские и эстетические рассуждения Гавела, которые, если откровенно, нельзя считать фундаментальными. Это признавал и сам Гавел: «Мои размышления не являются и не хотят быть никакой философией или философской системой <���…> Это скорее просто свидетельство о человеке в определенной ситуации, о человеке – мне, о виде и направлении его внутреннего бурчания» 236. Даниэль Кайзер, впрочем, отзывается о книге с легкой иронией: «В наследии Гавела “Письма Ольге” занимают то же место, что Ингмар Бергман в мировом кинематографе: у них отличная репутация, но мало кто их полностью прочитал» 237 237 Кайзер. С. 161 . Можно с горечью добавить, что подавляющее большинство российских читателей не смогли прочесть письма ни полностью, ни отдельными частями – на русском языке они еще никогда не издавались.

Осенью 1982 года поползли слухи о том, что Гавела могут досрочно освободить. Слухи эти были связаны с поездкой Густава Гусака в Австрию – первой за много лет за пределы соцлагеря. Предполагалось, что освобождение одного из самых известных диссидентов поможет Гусаку смягчить почву перед визитом. Клаус Юнкер позвонил Ивану Гавелу и сообщил, что Вацлава должны отпустить в начале 1983 года – якобы об этом ему сказал человек из чехословацкого Союза писателей. Ольга и Иван решили воспользоваться ситуацией и написали прошение об освобождении от своего имени. В этом был своего рода компромисс: Гавел не станет просить о помиловании сам, а режим сможет сделать вид, что снизошел до просьбы родных.

Однако так просто все не кончилось. За десять дней до отъезда Гусака Гавелу предложили написать прошение самому. Гавел подошел к решению проблемы серьезно и попросил разрешения посоветоваться с несколькими заключенными. Удивительно, но тюремное начальство предоставило ему довольно комичные семь с половиной минут на разговор с товарищами в административном здании. В импровизированном совете участвовали двое заключенных-христиан, Франтишек Лизна и Ян Литомиский, и Вацлав Валеш. Последний склонялся к тому, чтобы написать прошение; Лизна и Литомиский были против, и Гавел принял их точку зрения.

Однако уже в начале 1983 года у Гавела случилось сильнейшее воспаление легких. 28 января его снова везут в больницу в Прагу. В Панкраце режим был, разумеется, мягче, и Гавелу удалось оттуда сообщить о своем состоянии жене. Ольга позвонила Когоуту, и тот поднял шум, сумев достучаться до Бруно Крайского, Вилли Брандта и Улофа Пальме. Разумеется, все это время у Гавела сохранялась и мощная поддержка в мире искусства: уже выйдя на свободу, он даст большое интервью французской Le Monde, где поблагодарит за поддержку Сэмюэла Беккетта, Курта Воннегута, Ива Монтана, Артура Миллера, Фридриха Дюрренматта, Тома Стоппарда, Гарольда Пинтера, Симону Синьоре, Гюнтера Грасса, Сола Беллоу, Генриха Бёлля и Леонарда Бернстайна 238. 7 февраля Гавела известили, что отбытие наказания временно приостановлено, а он переводится в гражданскую больницу Pod Petřínem.

Тюремная больница куда лучше самой тюрьмы, но простая, обычная больница в тот момент показалась Гавелу настоящим раем. Он говорил потом, что именно там впервые за несколько лет услышал обращение «господин Гавел» – и был счастлив.

Между госбезопасностью, дирекцией больницы и мной было заключено негласное соглашение, что ко мне не будут придираться, а я за это не буду принимать в больнице иностранных корреспондентов и звонить за границу. Весь мир – начиная с моих близких и друзей и кончая врачами, сестрами и остальными пациентами – повернулся ко мне своей привлекательной стороной. У меня не было никаких обязанностей, а только и только права. Я был не в тюрьме, но одновременно еще не отведал послетюремное отчаяние возвратившегося на абсурдную землю свободы. 239

Так вспоминал о двух месяцах под Петршином Гавел. В апреле 1983 года он вышел на свободу. От его срока оставалось десять месяцев, которые как бы повисли в воздухе. В 1985 году, к 40-летию окончания Второй мировой войны, Гавела амнистируют.

Вацлав Гавел выходил на свободу в очень нелегкие для диссидентского движения времена. Всего за полгода до его освобождения умер Брежнев, и в Советском Союзе к власти пришел Юрий Андропов. Советский Союз увяз в афганской войне, в Польше уже заканчивался режим военного положения, введенный в 1981 году генералом Войцехом Ярузельским.

В Чехословакии после серии уголовных расправ над известными диссидентами и массовой эмиграции хартистов политическое инакомыслие было почти разгромлено. Вацлав Малый, официальный представитель «Хартии» в 1981 году, вспоминал, что в это время само существование диссидентства зависело буквально от 10-15 человек 240 240 Кайзер. С. 176. . Осенью восемьдесят первого политика устрашения, давления, тайных и открытых нападений на диссидентов достигла такого размаха, что зашел разговор о ликвидации VONS. Примерно в это же время в СССР члены Московской Хельсинкской группы, остававшиеся на свободе, сначала приостановили ее деятельность, а вскоре заявили о полном роспуске МХГ.

Показательна история барда и хартиста Карела «Чарли» Соукупа. В 1981 году агенты StB избили его у него же дома, но Чарли обратился к товарищам по Комитету с просьбой не предавать историю огласке и не выпускать по этому поводу никаких заявлений. В 1982 году он эмигрировал.