Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

как можно догадываться, был адгерентом дома Замоиискнх и жительствовал в

Замостье.

„Вскоре" (пишет он) „полковники Носач, Пушкаренко и Дорошенко с 16.000

Козаков ворвались к Волохам и соединились под Сорокой с 20.000 Орды иуреддин-

оултана. Татарская голота, как муха на мед, бросилась на грабеж Волощишы. Там люди

зажиточные, есть что грабить, а если будут обороняться, то собственною кровью

заплатят.

„Волошский господарь Лупу.ш, не имея столько войска, чтоб отразить внезапный

набег Татар и Козаков, отослал жену и детей в замок Немец, за реку Серег, и велел там

сделать засеку в густом лесу, в буковине, а сам скитался в неприступных горах,

ущельях и нетрах. Поэтому неприятели не воевали, а сплошь грабя, опустошали край

огнем и мечем, гоеиодарскую столицу сожгли, как сожжена из-за Елены Троя, и всю

Волощину разорили. Господарь Василий посылал людей на высокие деревья, велел

смотреть, в которой стороне видать огонь, и соображал руиины. Было у него несколько

приближенных Поляков. ИИо совету двоих из них, Кутнарекого и Доброшевекого,

опытных в домашних и военных делах, решился он окупиться, и послал переговорить с

неприятелем.

„Орда уже довольно награбила; козаки опасались Поляков, сто• явших обозом на

водошской границе; поэтому иуреддин-султан вступил охотно в переговоры, и получив

800.000 битых талеров, еверх подарков старшине, выступил из Волощини.

Хмельницкому также было полезно разграбление Волошины: ибо господарь обещал

ему отдать дочку за его Тимошка, лишь бы только дал ему после этой руины немного

осмотреться. Он до того был прижат к стене, что прежде у нею присватывались, а

теперь сам он сватался ради мира. Отсчитав жестоким сватам такую громадную сумму,

оплакивал он выжженный и разоренный край свой, и поступил по давнишнему обычаю

Волохов, которые заискивают благоволения у всех и кланяются сильнейшему.

Несчастное положение их было таково, что сысподу дым выедает глаза, а сверху на них

каплет.

.

143

„Удавались эти штуки Хмельницкому* (продолжает эхо современной молвы,

Аноним). „Счастливый десперат, он заохачивал Турцию к протекции над собою, Орду

отвлек от Московской войны, Москву, обманутую видом предательской приязни,

сделал неприятелями Поляков, волошского господаря оклеветал, и не пропустил

никакого случая повредить Польше. Великое диво! человек низкого происхождения

одним природным умом доходил до таких предательских штук и прозорливых мыслей,

что не только обманывал глупое посольство, но обманывал и великих монархов и,

словно помраченных чернокнижными чарами, вооружал и соединял на Поляков.

Татары, от природы довольно проницательные, поверили, что Поляки, будучи не в

силах одолеть Козаков, хотят выгубить обезоруженных под предлогом Зборовского

трактата. Россиянин, устрашенный татарским могуществом, принял протекцию над

козаками для обеспечения своего Московского царства; а Турок, желая завоевать

Украину, предложил им протекцию, и ослабив постоянною войною Поляков, надеялся

покорить их своей власти. Так-то* (заключает с глубоким вздохом современник-

мемуарист) „одной головы Хмельницкого с его столь быстрым умом было достаточно,

чтобы причинить Речи Посполитой такия тяжкия страдания,— того Хмельницкого, о

котором все знали, что это был такой великий пьяница, что никогда не просыпался, и,

однакож, он один был автором и выполнителем столь страшных руин, бед и

кровопролития*.

Совсем иной взгляд на козацкие подвиги и единоверной Молдавии усвоили себе от

Козаков наши предки Малоруссы; а как от формации мнений зависят судьбы

человеческих обществ, то заслуживают внимания историка и те мнения, которые

поворачивают общественный ум вспять, вместо того, чтоб устремлять его вперед.

Козацкия воззрения не оставляют козацких потомков доныне, как и шляхетския—

шляхетских. Малорусская историография до настоящего момента угощает публику вот

какими взглядами на героя пожогов, руины и человекоистреблеиия:

„Вся страна пылала. Яссы, оставленные жителями, были разорены и сожжены

козаками и Татарами. Гетман чувствовал себя в положения торжествовавшего

победителя, могущего требовать покорности от своего противника, так недостойно его

обманувшего и так грубо оскорбившаго* *).

*) Еиевсвая Старина, 1887, март, 491.

144

.

В том крайнем положении, до которого была доведена страна и собственная семья

Лупула, он был принужден откупиться и от Козаков, как откупился от Татар, обручить

Роксанду с Тимошком Хмельниченком и дать в залог четырех богатейших бояр, в том

числе и своего племянника, как удостоверение, что тотчас после Рождества Христова

1650 года будет свадьба. Но при всей иизкопокдонности своей в бедственном

положении, при всем своем корыстолюбии и свойственном корыстолюбцам

жестокосердии, Василь Молдавский не был до конца лишен человеческого достоинства

и сопровождающего достоинство мужества: он решился не выдавать свою Роксанду за

козака. Если в этом нехотении участвовало взвешивание борющихся перед его глазами

сил, то мужество его возвышается в наших глазах и дальновидным умом, которого не

было у Козацкого Батька. Лупуд отправил свою дочь и жену к своему зятю, Радивиду, а

в Стамбуле хлопотал, чтоб его освободили от насильственного родства.

Но с Хмельницкого было мало сочетания сына с дочерью кпязя-господаря: ему

хотелось овладеть и самим господарством. Достигнув случайно того, о чем и не думал

в начале бунта, оп потерял сообразительность, и ему теперь все казалось возможным,

как человеку, не имевшему в основе своих действий традиции, наследственности,

присущей всем явлениям постепенности и взаимной их зависимости. Пользуясь

влиянием своим в Стамбуле, он, вместе с ханом, обвинял господаря в измене,

домогался низвержения изменника и просил господарства для себя. Но на весах

правившего Портою сераля соперники пройдохи перевешивали один другого. Великий

визирь Ахмед запретил выдавать Роксанду за Хмельниченка и потребовал ее в

Стамбул, как залог верности отца.

В этом требовании была та же самая горечь насилия над сердцем отца; но для

Василя Молдавского магометанское насилие не было столь тяжким, как християио-

кояацкое. Он, без сомнения, сам и устроил его, — принес, так сказать, жертву

чудовищу Сцилле, лишь бы спастись от чудовища Харибды. Свобода выбора облегчала

сердце тирана, не знавшего участия к страданиям чужих сердец, как и его достойный

соперник, Хмель.

ТСозацкий Батько между тем видел на своем горизонте бурю, и, в виду этой бури,