Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

вручить поспешно моему любезному другу, папу Станиславу Лентовскому, маршалу

братии нашей“.

Разница между Косткой и Хмельницким только в том, что один попал, а другой не

попал на кол. Разница между Косолапом, Разиным, Пугачевым и Хмельницким только

в том, что тех поймали небольшою сравнительно облавою, а на украинского змея

горынича, разбойного чуда юду но хватало облавы ни у короля польского, ни у царя

московского, ни даже у султана турецкого. Поэтому каждый из троих потентатов

норовил схватить его за кооацкую чуприну и нагнуть к подножию ног своих. Здесь

нужна была уже не сила, а сноровка, и снаровки оказалось достаточно у наследника

собирателей Русской Земли. Еслибы всем названным разбойникам удалось, как

Хмельницкому, злодействовать безнаказанно, карта Европы в настоящее время была бы

совсем ипая, и человечество опоздало бы многими столетиями в развитии

человечности. Но следует помнить, что каждый из прославленных и каждый из

заклейменных позором злодеев был продуктом своего общества, и что каждый из них

был грозящим пальцем Судьбы для того гражданского общества, которое дало злодею

славу, пли бесславие. С этой точки зрения краковский Хмельпицкий заслуживает

такого же внимания, как и Чигиринский.

Костка-ИИаперский был побочный сын Владислава IY, и назывался Симоном

Бзовским. Младенцем был он отдан на воспитание в богатый дом панов Костков,

весьма уважаемый за свою древность и за родство с патроном Польши, Св.

Станиславом. В последствии взяли ребенка к фрауциммеру королевы Ренаты. Там он

рос, и получил воспитание при королевском дворе. Не достигнув еще 20-летнего

возраста, говорил он на нескольких языках, легко писал стихи и показал себя хорошим

офицером.

т. т.

35

274

.

Весьма быть может, что Хмельницкий, бывая в Варшаве, познакомился лично с

побочным королевичем.

По смерти короля Владислава, Костка пребывал не известно где, может быть, и

среди Козаков, а может быть—при дворе Ракочия, но в 1651 году появился в

окрестностях Кракова, в виде бунтовщика черни, с намерением занять горные проходы

для Ракочия и овладеть Краковом.

Сперва он, под именем Костки из Штернберка, проживал в папских домах, изучал

города и делал знакомства. Часто гостил в Кракове, и везде казался человеком знатного

происхождения. Роста был небольшего, щуплый. Черпый ус едва пробился у него.

Носил острокопечную бородку. Длинные курчавые волосы были пристрижепы у пего

погаведеки. Одевался он также погаведски в черный цвет. Обладал необыкновенной

способностью сближаться со всякого рода людьми, причем держал себя, что

называлось в Польше — великим паном, „который никогда не имел надобности

показывать себя гордым и не был никогда смиреннымъ*.

В апреле 1651 года явился он в городе Новом Тарге, лежащем в центре Краковского

Подгорья, в роли королевского полковника, имеющего повеление вербовать войско на

оборону границ от Ракочия по выступлении в поход посполитаков. С этой вербовки и

началась его работа. Он вошел в разбойные связи с карпатскими горцами, которые

относились к жителям соседних городов почти так, как запорожцы к городовой

Украине. Во времена опы эти горцы воевали вместе с нашими козаками против Турок и

Москвы. Они в своих горах привыкли к такому молодечеству, каким козаки отличались

на Запорожье. Панские хозяйства они ненавидели но подобным же причинам, и часто

имели с ними столкновения. Двоих предводителей горских шаек, которых уже вели в

Новом Тарке на казнь, Костка освободил, под предлогом вербовки в королевские

дружины, и посредством такого военного экзампта сделал их атаманами своих

новобранцев разбойников.

В то же самое время познакомился он с наместником новотаргского старосты,

паном Здановским, который уже тридцать лет сидел на своей должности и, будучи

человеком спокойным, сделался образцом старопольской захолустной жизни. Старик

подстаростий полюбил блестящего и угодливого полковника, как сына, верил ему

простодушно во всем, и своим патриархальным авто-

.

275

ритетом способствовал тому, что все кругом смотрели на молодого авантюриста его

глазами.

Б самозванстве своем Костка открылся только одному человеку. Это был учитель

одной из солтысских школ, Мартин Радоцкий, титулуемый из учтивости ректором.

Радоцкип лет сорок учительствовал в селе Ицпме Мышеницкой волости, и был

горячим приверженцем секты анабаптистов, которой остатки сохранялись в

краковоподгорской глуши. Он всею душою жаждал водворения в народах мира о

Христе Иисусе, а мир этот, по его воззрению, мог быть достигнут лишь полною

свободою труждающихся и обремененных, которая бы дала им возможность прийти ко

Христу для евангельского упокоения. Панская де власть и крепостная от неё

зависимость были препятствиями к тому, чтобы последовать гласу Спасителя:

„ Приидите ко мне вси труждающиеся и обремененнии, и аз упокою вы“... В сущности

своей, идеал школьного ректора был анабаптическим воспроизведением грубого

идеала козацкого: „коли б хлиб да одёже, то й ив бы козак лёжа®. Освецим называет

Радоцкого „постоянным бунтовщиком простонародья против всех краковских

кастеляновъ®, без сомнения, в смысле распространения мысли о панованье черни, к

которому панские завистники, козаки, стремились посредством набегов, поджогов и

убийств *). Костка подъехал к ректору с этой стороны, и фанатик мечтательного

блаженства труждающихся и обремененных согласился с ним в иезуитском правиле—

„цель оправдывает средства®. Будучи искусным калиграфом, Мартин Радоцкий

скопировал приповедный лист короля, выданпый год назад какому-то Наперскому,

вставил в него имя полковника Александра Льва из Штернберка Костки Наперского и

подделал с того же оригинала печать. С этим документом в кармане, Костка выступил

открыто среди местной шляхты, и стал вербовать новобранцев по всему воеводству, а

через своих агентовъ—и за-границею, в Силезии.

Когда таким образом все было подготовлено к бунту, Радоцкий и Лентовский

разослали от себя к меньшим солтысетвам и по окрестным селам письма, взывавшие к

народу, чтоб он соединялся под предводительством Костки против Жидов и шляхты „во

имя Христа, которого Жиды замучили, и найяснейшего короля,

*) „Когда земля, ио истреблении всех Ляхов, счистится“ (говорили козаки) „тоди

вже мы будемо панувати®.

276

»

против которого шляхта замышляет буытъ“. Сообщникам разбоя обещали

освобождение от чиншей, надел шляхетскими полями и лесами, козацкую помощь, и