Леонид Борисов - Жюль Верн

Жюль пожаловался на свое стесненное положение Барнаво, совершенно не рассчитывая на помощь. Барнаво сострадательно почмокал губами и стал качать головой, вздыхая и потирая руки.

-Тебе, мой мальчик, нужны деньги... Ты проигрался... В этом нет ничего страшного. Вся наша жизнь есть чередование выигрыша и проигрыша. Плохо, когда в этом чередовании портится механизм и человеку чаще приходится туго и реже хорошо. Человек слабого характера, испытывая нужду, кончает тем, что умирает от истощения. Сильный человек залезает в долги, теряет рассудок и, в конце концов, умирает от того же самого. Два пятна на брюках влекут за собою пятое, и тогда говорят: "А, черт с ними, когда-нибудь куплю новые!" Боюсь, что ты находишься в таком состоянии, что завтра же пойдешь к ростовщику...

- Мне нечего нести в заклад, - печально отозвался Жюль.

-Ты пойдешь к своим беспутным друзьям, и они научат тебя пить и есть в долг без отдачи. Этого я очень боюсь.

- Меня кормит моя хозяйка, мой дорогой Барнаво!

- Боюсь, что ты напишешь правду отцу и он, чего доброго, сляжет и не скоро встанет.

- Писать отцу не буду, Барнаво.

- О, если бы я владел капиталом! - воскликнул Барнаво, ероша свою изрядно поредевшую копну волос на голове. - Что я могу дать тебе, мой мальчик? Ну, одну тысячу, не больше. Мою единственную тысячу, больше у меня нет...

Жюль даже застонал от изумления. Он не верил ушам своим, но глазам верить был обязан: Барнаво достал из бокового кармана ливреи вкладную книжку государственного банка, раскрыл ее на той странице, где сказано было, что сумма остатка составляет одну тысячу одиннадцать франков.

Палка выстрелила. Жюль из чувства такта ни словом не обмолвился относительно того, что его очень интересовало, а именно: адрес той мастерской, где Барнаво фабрикует снаряды для своих волшебных выстрелов. Он просто-напросто согласился взять у Барнаво взаймы сто франков сроком на три месяца.

Барнаво был счастлив. Жюль еще раз сходил на ипподром и еще раз проиграл все свои деньги. Там же, в проходе между кассами и прилавками с абсентом, он дал себе честное слово, что никогда не придет сюда больше, никогда!

Барнаво помог Жюлю и в более серьезном деле.

Жюль встретил на улице Жанну. Она была одета по побледней моде - в широком, похожем на домашний халат, манто, в черных с голубыми стрелками чулках, на голове сидела высокая, с маленькими полями шляпа-корзиночка, с цветами из бархата и шелка, густая вуаль закрывала ее лицо. Жюль узнал Жанну по какому-то повороту головы, движению руки, походке, по улыбке, золотым зайчиком пробежавшей по темно-синей вуали...

Жанна шла под руку с человеком в цилиндре: взглянув на представительную, самоуверенную фигуру этого человека, Жюль решил, что перед ним не кто иной, как директор "Глобуса". Жюль посмотрел вслед Жанне и зашагал позади нее. Он слышал ее голос, и сердце его ныло. В нем еще жила любовь к этой забывшей о его существовании красивой парижанке. Отдавшись безотчетному порыву, он перегнал Жанну и пошел навстречу ей. Щеки его пылали, дневной шум Парижа смолк, в городе вдруг стало тихо, как в Нанте после девяти вечера, все звуки словно опустились в воду. Поравнявшись с Жанной, Жюль произнес: - Здравствуй, Жанна!

Она остановилась, что-то сказала своему спутнику. Остановился и Жюль. Жанна подошла к нему, подняла вуаль мизинцем левой руки, правую руку протянула Жюлю, кокетливо склонила голову набок и голосом, подобным щебету ласточки, произнесла:

- Здравствуй, милый Жюль! Как не стыдно! Жить в Париже и не зайти ко мне! Разве мы не друзья?

- Друзья,- ответил Жюль, понимая, что встреча напрасна, что она в этом городе первая и последняя. - Как ты похорошела, Жанна! - тихо добавил он и откровенно залюбовался ею. - Ты настоящая парижанка!

- Да? Спасибо! Я так рада, что вижу тебя, - защебетала она, искоса поглядывая в ту сторону, где стоял и ждал ее человек в цилиндре. Непременно приходи ко мне! Я живу в том доме, где "Глобус". Непременно приходи, - слышишь? Когда захочешь, тогда и приходи!

- Непременно приду, Жанна! Завтра же! Как ты живешь?

- Я познакомлю тебя с моим мужем, он может оказаться полезным тебе.

Все звуки в городе замерли окончательно, небо стало серым. .. Жюль поклонился, крепко, по-мужски пожал руку своей землячке и, секунду помедлив, поднес ее к губам и поцеловал.

- Поздравляю, Жанна, - глухим голосом сказал он, целуя руку и раз, и второй, и третий.

- Прости меня, Жюль, - тихо произнесла Жанна, опуская глаза и на мгновенье приближая лицо свое почти вплотную к лицу Жюля. Она до крови закусила нижнюю губу, порывисто опустила вуаль.

- Пусти мою руку, Жюль! И непременно приходи! У нас бывают писатели, я познакомлю тебя со Скрибом и Дюма. Я слыхала, что ты пишешь, - да? Тебе нужны связи, знакомства. Придешь?

Жюль закрыл глаза и трижды отрицательно качнул головой. Жанна тоже покачала головой, вздохнула, сказала, что Жюль наивный провинциал, совершенно не понимающий того, что делается на свете. Жюль спросил:

- Что же делается на свете, Жанна?

- Не знаю, но мне хорошо известно, что делается у нас в Париже. Видишь ли, мой дорогой...

Человек в цилиндре громко кашлянул и переступил с ноги на ногу. Жанна улыбнулась, снова подняла вуаль и, о чем-то подумав, продолжала:

- Сейчас все переменилось и переместилось, - понимаешь, Жюль? Ведь была же революция, ты это знаешь. Не качай головой, сейчас все поймешь. Если ты пишешь, то тебе следует знать, что весь Париж с восторгом служит своему правительству.

-Ты что-то путаешь, - со смехом перебил Жюль. - Нация не может служить правительству. Правительство должно и даже обязано служить нации.

- Если ты умнее меня, - пожалуйста, - обидчиво произнесла Жанна. - Так или иначе, но без связей сейчас ничего не сделаешь. Надо, как говорит мой муж, пройти через контроль. Талант осматривается, проверяется, и тогда...

-Твой муж неостроумно пошутил, а ты приняла это всерьез, - заметил Жюль и наскоро простился с подругой своей юности. Ему было очень грустно; лучше бы не встречаться с Жанной. Так больно, так нехорошо на душе. Ничего не хочется, все вдруг опостылело, поблекло, стало скучным и серым.

- И все-то вы с книгами, над книгами! - сказала Жюлю хозяйка. Смотрите, - начали худеть! Вам влюбиться надо, а то живете, как монах. Наука наукой, а молодость молодостью. Она тоже, если хотите, наука.

Образ Жанны неотступно стоял перед Жюлем, но этот образ ничем не был похож на ту парижанку, которую он встретил на улице. Этот новый образ был недругом того, старого - милого и родного. Памяти и сердцу близка Жанна из Нанта, но никак не парижская Жанна. Боже мой, что случилось с нею?!

Барнаво, узнав о существовании Жанны, принялся допрашивать Жюля тоном весьма строгим: