Валентин Ковалев - Крупнейшие уголовные дела XX века в США

Длительную дискуссию на процессе вызвал вопрос о характере схем взрывного атомного устройства, которые Гринглас якобы вручил Голду для передачи Розенбергу. В деле фигурировали восстановленные Грингласом «по памяти» копии этих материалов. Для их надлежащей оценки необходимо иметь в виду следующее. Дэвид Гринглас не обладал профессиональными познаниями в области атомной физики и технологии и не был дипломированным специалистом. Он занимал скромную должность механика одной из подсобных служб атомного центра в Лос-Аламосе. Доступа к информации, связанной непосредственно с так называемыми атомными секретами, не имел. Когда же схемы Грингласа оказались в суде, то выяснилось, что их содержание даже при очень большой натяжке никак нельзя отнести к категории информации, составляющей государственную тайну. Это было небрежное графическое изображение общеизвестных сведений. В то время такие данные свободно публиковались даже в провинциальных газетах [182] См., например: New-Mexican. 1945. August 7. .

И не случайно обвинитель Ирвинг Сэйпол отказался от своего намерения вызвать в качестве свидетелей обвинения в зал судебного заседания крупнейших физиков-атомщиков. Из обещанных им «более сотни» свидетелей на суде выступили только 23, да и те отнюдь не относились к ученым. Обвинителя можно понять: свидетельские показания профессиональных физиков немедленно бы вскрыли некомпетентность Грингласа и нелепость попыток представить его схемы в качестве «секретных материалов». Предусмотрительность атторнея Сэйпола можно оценить по достоинству, если привести появившиеся в прессе уже после процесса высказывания видных американских ученых о схемах Грингласа.

Филипп Моррисон, один из обладателей патента на производство атомной бомбы : «Грубая карикатура… полная ошибок и лишенная необходимых для ее понимания и воспроизводства деталей».

Виктор Вайскопф, другой участник разработки Манхэттенского проекта : «Ничего не стоящий детский рисунок».

Джордж Кистяковский, руководитель отдела, в подсобных мастерских которого работал Гринглас : «Ценность для СССР сделанных Грингласом набросков равна нулю».

К этим высказываниям можно добавить мнение одного из ведущих американских научно-технических журналов «Сайентифик америкэн»: «Без количественных данных и другой необходимой технической документации бомба Грингласа не представляет никакого секрета… Лишь у наивных читателей газет могло создаться впечатление, будто секрет атомной бомбы может оказаться небольшим простым чертежиком, который любой механик может украсть или реконструировать по памяти» [183] Цит. по кн.: Геевский И. А., Червонная С. А. Указ. раб. С. 98–99. .

Но все эти высказывания компетентных специалистов о схемах Грингласа остались за рамками судебного разбирательства, равно как и данные о подложной регистрационной карточке Голда в отеле «Хилтон».

Правда, среди профессионалов нашлись двое служащих исследовательского центра в Лос-Аламосе, выступивших в суде с показаниями, которые с известной долей условности можно отнести к инкриминирующим. Речь идет о сотруднике отдела Кистяковского Уолтере Коски и инженере-электрике Джоне Дерри. Они показали, что схемы Грингласа «имели отношение» к бомбе, поскольку в них «в самой грубой форме показан принцип, на котором она основывалась» [184] Там же. С. 102. .

Важное значение обвинение придавало показаниям свидетельницы Руфи Гринглас, жены Дэвида Грингласа. Она дополнила показания своего мужа различными живописными деталями, и, кроме того, оказалась единственной среди свидетелей, кто говорил о причастности к шпионажу Этели Розенберг.

28 марта после полудня присяжные заседатели удалились в совещательную комнату для вынесения вердикта. Трижды старшина жюри обращался к судье И. Кауфмену с просьбой дать возможность ознакомиться с теми или иными документами по делу, дважды просил проконсультировать по различным процедурным вопросам. Присяжных, в частности, интересовало, вправе ли они, вынося вердикт, включить в него рекомендацию судье учесть при назначении меры наказания смягчающие вину обстоятельства. Судья И. Кауфмен отрицательно ответил на этот вопрос и разъяснил, что их функции ограничиваются констатацией виновности или невиновности каждого из подсудимых персонально.

Всю ночь совещались присяжные заседатели. На следующий день утром старшина огласил вердикт: все подсудимые признавались виновными.

Неделю размышлял судья над мерой наказания. Наконец, на очередном судебном заседании 5 апреля 1951 г. он объявил свое решение: осужденные Юлиус и Этель Розенберги приговаривались к смертной казни на электрическом стуле.

В обоснование столь жестокого приговора судья Ирвинг Кауфмен обратился к осужденным с речью, выдержанной в духе патриотизма, который французы называют du patriotisme d’antichambre (лакейским), русские — квасным, а американцы кока-кольным:

— Я считаю, что преступление, которое вы совершили, несравненно опаснее убийства. Благодаря ему русским стал известен секрет атомной бомбы задолго до того, как они смогли бы открыть его своими собственными усилиями. Это уже сказалось на ходе коммунистической агрессии в Корее. А в будущем, возможно, миллионы невинных людей оплатят цену вашего предательства…

Произнеся прочувствованную речь в защиту «невинных», судья И. Кауфмен назначил приведение приговора в исполнение на последнюю неделю мая. До казни оставалось меньше двух месяцев. Все это время адвокаты осужденных стремились использовать предусмотренную федеральным законодательством юридическую процедуру для отмены приговора. 26 апелляционных жалоб и различного рода дополнений к ним направили защитники в вышестоящие судебные инстанции, но единственное, что они смогли добиться, это отсрочки приведения приговора в исполнение.

А в это время в одиночных камерах федеральной тюрьмы Синг-Синг ожидали казни Юлиус и Этель Розенберги. Однажды осужденной на смерть супружеской чете разрешили свидание. Перед стальной решеткой камеры, где содержалась Этель, дополнительно установили экран из металлической сетки с мелкими ячейками. Теперь уже до самого последнего своего дня они будут видеть друг друга не иначе как через этот двойной барьер.

Из переписки Юлиуса и Этели Розенберг [185] Частные письма Ю. и Э. Розенбергов приводятся по кн.: Геевский И. А., Червонная С. А. Указ. раб. С. 79—119. .

«Моя дорогая Этель, слезы навертываются мне на глаза, когда я пытаюсь излить свои чувства на бумаге. Я могу лишь сказать, что жизнь имела смысл, потому что подле меня была ты. Я твердо верю, что мы сами стали лучше, выстояв перед лицом изнурительного процесса и жестокого приговора… Вся грязь, нагромождение лжи и клеветы этой гротескной политической инсценировки не только не сломили нас, но, напротив, вселили в нас решимость твердо держаться, пока мы не будем полностью оправданы… Я знаю, что постепенно все больше и больше людей встанут на нашу защиту и помогут вырвать нас из этого ада. Нежно тебя обнимаю и люблю…»