Андрей Морозов - Международно-правовые модели Европейского Союза и Таможенного союза: сравнительный анализ

В то же время введение международных договоров в правовую систему государства не является самоцелью; благодаря этому закрепляется возможность их непосредственного использования и применения во внутригосударственных отношениях, создаются благоприятные правовые условия для реализации международных договоров.

Следует отметить, что государства по-разному рассматривают в своих конституциях вопрос о соотношении норм международного права с нормами права внутригосударственного. В принципе это суверенное право государства, каким образом оно считает нужным, таким оно и включает общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры в свою правовую систему, право или законодательство. П. Е. Галюк отмечает, что «в рамках национальной правовой системы государство может выбирать порядок и способ реализации международных договорных предписаний, а также определять статус и место международных договоров в системе национального законодательства» [382]. Профессор Т. Тодоров, касаясь вопроса взаимодействия международного и внутригосударственного права пишет: «всякое государство самостоятельно определяет отношение к международному праву, как правило, через свои конституции» [383].

Однако здесь нужно иметь в виду некоторые юридические нюансы.

В тех государствах, конституции которых рассматривают указанные принципы и нормы международного права, а также международные договоры частью законодательства или права [384], возможно возникновение проблемы, связанной с тем, что закон принятый позже международного договора, может отменить последний, – на основании принципа – «закон последующий отменяет закон предыдущий (lex posterior derogat priori)», что гипотетически дает возможность произвольного отказа от взятых международных обязательств.

В белорусской школе международного и конституционного права также неоднозначно рассматривается вопрос об иерархическом соотношении норм международного права и белорусского законодательства. Так, Л. В. Павлова считает, что общепризнанные принципы международного права занимают наивысшее место в правовой системе Беларуси, второе место занимает Конституция Беларуси, согласно положениям ст. 8 Конституции Республики Беларусь. Однако, как отмечают белорусские авторы, «данные положения не позволяют дать четкого определения средств и способов имплементации международных обязательств Республики Беларусь в национальное законодательство. Вопрос о возможности непосредственного действия норм международного права на территории Белоруссии является дискуссионным» [385].

В доктрине Республики Казахстан применяется дифференцированный подход к соотношению национального законодательства с общепризнанными принципами международного права, ратифицированными международными договорами и международными договорами Республики Казахстан, не подлежащих ратификации. Если первые два компонента включаются в правовую систему Республики Казахстан, то в отношении третьей группы – международных договоров Республики Казахстан, не предусматривающих ратификацию, такого не наблюдается. Как отмечает казахский юрист С. Т. Алибеков, «приоритет перед законами и непосредственное применение ратифицированных международных договоров на территории республики предполагают ситуативное превосходство норм таких договоров в случаях коллизий с нормами законов» [386]. В то же время, как отмечает академик Национальной академии наук Республики Казахстан М. Т. Баймаханов, «…приоритетность норм международных договоров, прошедших процедуру ратификации в данном государстве, перед актами национального права не обуславливается особыми свойствами или повышенной юридической силой этих норм, а устанавливается самой Конституцией» [387].

Немецкие юристы по рассматриваемому вопросу занимают следующую позицию. Р. Арнольд считает, что «ранг международно-правовых договоров в немецком правопорядке определяется качеством той правовой нормы, которая способствовала трансформации договора в немецкое право, то есть закона об одобрении. Таким образом, и договор в форме закона об одобрении и (более поздние) федеральные законы имеют равные ранги. Применяется норма «lex posterior»: lex posterior derogat legi priori. Это означает, что (федеральный) закон, последующий за законом об одобрении международно-правового договора, может без проблем изменять закон об одобрении, так что в этом отношении в немецком правопорядке силу имеет этот последующий закон (по сравнению с законом об одобрении он является, следовательно, более поздним), а не содержание международно-правового договора. Изменение содержания договора путем изменения закона об одобрении представляется, таким образом, возможным в рамках трансформационной модели» [388]. Далее Р. Арнольд особенно подчеркивает, что на основании принципа приверженности государства нормам международного права соответствующий закон должен быть тогда в этом отношении изменен. От его применения внутренними органами нужно отказаться, как только будет обнаружено его противоречие международному праву, поскольку иначе нарушается названный принцип [389].

Некоторые авторы, утверждают, что «международные договоры, в которых участвует Россия, входят в состав ее действующего права в качестве общеобязательных и приоритетных по своей юридической силе источников, но в то же время, являясь актами международного права, не являются составной частью ее национального законодательства» [390]. Такой подход, на наш взгляд, представляет собой некорректное истолкование Конституции РФ, согласно которой международные договоры Российской Федерации входят в правовую систему, а не в право. Понятие правовой системы шире, чем понятие права. Право, в свою очередь, входит в правовую систему [391].

С учетом вышеизложенного следует отметить, что текущее законодательство государства должно опираться на положения Конституции РФ, а не искажать их, что может помешать эффективной реализации норм международного права на внутригосударственном уровне, а также ввести правоприменителя в заблуждение, дать ему неправильную ориентировку в отношении указанных международно-правовых норм.

Кроме того, в связи с положением, буквально отраженным в ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, если исходить из его правового толкования, встают некоторые вопросы, в том числе в отношении термина «закон». Следует ли толковать его буквально, т. е. подразумевая под ним только закон, или относить к нему иные нормативно-правовые акты, такие как указы Президента РФ, постановления Правительства РФ, т. е. толковать термин «закон» в этом случае расширительно? А также все ли международные договоры Российской Федерации обладают приоритетом применения в отношении законов, или для этого необходимы определенные условия?