Олег Лекманов - «Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

С. 81 Тогда это, с легкой руки Кузмина, вошло в моду… – С Михаилом Алексеевичем Кузминым (1872–1936) Гумилев познакомился, по-видимому, 5 января 1909 г. (188, с. 102, 616). И уже 14 мая этого года С. Ауслендер писал Кузмину: “Вчера был у Гумилева. При мне пришло твое письмо. Гумилев очень искренно тебя любит и ценит” (253, с. 59). О манере Кузмина подкрашиваться писали многие мемуаристы, в частности, Ремизов: “Кузмин тогда ходил с бородой – чернющая! – в вишневой бархатной поддевке, <���…> глаза и без того – у Сомова хорошо это нарисовано! – скосится – ну, конь! а тут еще карандашом слегка , и так смотрит, не то сам фараон Ту-танк-хамен, не то с костра из скитов заволжских, и очень душился розой – от него, как от иконы в праздник” (326, с. 106).

С. 81 При дворе Генриха III мужчины красились, душились и наряжались больше женщин, что не мешало им быть бесстрашными и храбрыми, как львы. – Эта ассоциация могла возникнуть у Гумилева потому, что в 1918 г. в петроградском Михайловском театре шла пьеса А. Дюма-отца “Генрих III и его двор” о жизни короля Генриха III Валуа (Henri III de Valois; 1551–1589), обвинявшегося врагами в наклонности к гомосексуализму. Роль пажа в этой пьесе исполняла О. Гильдебрандт-Арбенина, в которую Гумилев был влюблен (96, с. 432). Приведем здесь цитату из ее воспоминаний, важную для прояснения контекста комментируемого нами фрагмента НБН: “Я как-то спросила у Гумилева, нравились ли ему когда-нибудь мальчики. Он чуть не с возмущением сказал: «Ну, конечно, нет!» (ведь он был крайне мужского типа и вкусов)” (там же, с. 454).

С. 81 В четырнадцать лет я прочел “Портрет Дориана Грея” и вообразил себя лордом Генри. – Современный исследователь называет Оскара Уайльда (Oscar Fingal O’Flahertie Wills Wilde; 1854–1900) “одним из главных «властителей дум» молодого” Гумилева (31, с. 16). В частности, Гумилев привел большую цитату из Уайльда уже в одной из первых своих программных статей “Жизнь стиха” (1910) (122, т. 4, с. 159–160). А в 1912 г. Гумилев перевел для четвертого тома Полного собрания сочинений Уайльда его поэму “Сфинкс” и четыре сонета. См. также: 355, т. 1, с. 344–345.

С. 81 У нее, как у многих девочек тогда, был “заветный альбом с опросными листами”. — В работе современной исследовательницы школьного письменного фольклора рассказ Гумилева в изложении О. приводится едва ли не как единственное сохранившееся свидетельство существования подобной традиции в среде русских гимназисток начала ХХ в. (18, с. 56–89). В воспоминаниях М. Бекетовой можно найти ответы гимназиста Блока 1897 г. на сходную анкету, которая, впрочем, представляла собой отдельный лист с “печатной надписью «Признания»” и, соответственно, не была частью гимназического альбома (35, с. 253–254).

С. 82 Писатель – Чарская. – Детские произведения Лидии Алексеевны Чарской (наст. фамилия Чурилова, 1875–1937) пользовались огромной популярностью у гимназисток.

С. 82 Когда очередь дошла до меня, я написал не задумываясь: “Цветок – орхидея. Дерево – баобаб. Писатель – Оскар Уайльд. Блюдо – канандер”. — Сравните в письме Г. Иванова к Р. Гулю от 2 апреля 1956 г.: “Знаете, были такие с печатными вопросами: мой любимый поэт, цветок, еда и пр. Все гимназисты отвечали: А. Пушкин (или Надсон), роза, мороженое. Четырнадцатилетний Гумилев написал: Бодлер, орхидея, канандер (камамбер)” (91, с. 358).

С. 82 …и поделился с матерью впечатлением, произведенным моими ответами. – По воспоминаниям Александры Сверчковой, Гумилев с братом “боготворили мать”, Анну Ивановну Гумилеву (Львову) (1854–1942) (137, с. 12).

С. 85 Обыкновенно у нас топилась только “буржуйка” в столовой. – Металлическая печка-буржуйка, использующаяся как для разогрева / приготовления пищи, так и для быстрого (и столь же быстро теряющегося) отопления помещений, стала почти непременным атрибутом городской жизни конца 1910-х – первой половины 1920-х гг., когда отопление работало очень плохо или вообще не работало, а дрова для растопки обычных печей были в дефиците. Разговорное название (другие варианты – пролетарка, пчелка, моргалка) печь получила после 1917 г. (171, с. 122).

С. 85– Пунктуальность – вежливость королей… – Этот афоризм приписывают французскому королю Людовику XVIII (28, с. 20).

С. 85 Поэт Пяст, например, всю зиму носил канотье и светлые клетчатые брюки… – Выразительный внешний облик поэта-символиста и теоретика стиха Владимира Алексеевича Пяста (Пестовского; 1886–1940) описывали многие мемуаристы, рассказывавшие о литературной жизни Петрограда эпохи военного коммунизма. Приведем здесь фрагмент из воспоминаний Ходасевича 1932 г., в котором, впрочем, упомянуто не канотье (французская соломенная шляпа жесткой формы), а меховая шапка:

“Это был высокий, довольно плотный человек, с красивым и породистым лицом. На ходу, тяжело ступая, он откидывал назад горбоносую, высоколобую голову в финской ушастой шапке. Нищета его в эту пору была ужасающа. Он жил в полуподвале Дома Искусств; в сырости и морозе. Зимой он ходил почти босиком, в каких-то остатках обуви, прикрученных веревками. Носил рыжую меховую куртку, из-под которой виднелись серые клетчатые штаны – последний остаток лучших времен. Эти штаны были достопримечательностью советского Петербурга, их называли «пястами». Летом 1921 года покойный серапионов брат Лунц по поручению владельца обменял их в Псковской губернии на полпуда ржаной муки” (385, с. 3).

Шляпа, но не канотье Пяста упоминается в мемуарном очерке Г. Иванова того же 1932 г.: “…неизменные его шотландские штаны были в бахроме и пятнах, и рыжая широкополая шляпа стала еще рыжей, и замысловатый изгиб ее полей еще замысловатее” (157, т. 3, с. 346). Сравните, впрочем, в еще одном мемуарном фрагменте из Г. Иванова: “Пяст, поэт-дилетант, лингвист-любитель, странная фигура в вечных клетчатых штанах, носивший канотье чуть ли не в декабре ” (там же, с. 161).

С. 86 Леночка уже большая девочка, бегает, шумит и капризничает. Она и Левушка, как две капли воды, похожи на меня. – Упоминаются дочь Гумилева и А.Н. Энгельгардт Елена Николаевна Гумилева (1919–1942) и сын Гумилева и Ахматовой Лев Николаевич Гумилев (1912–1992).

С. 86 Отец – как-то совсем неприложимо ко мне. Совсем не подходит. – Сравните в мемуарах Иды Наппельбаум: “Николай Степанович был небрежным мужем. Он не очень-то стремился, чтоб его семья находилась поблизости. Помню, в этот период писателям выдали ордера на получение со склада чего-нибудь из одежды. И большим событием оказалось, что Николай Степанович взял на складе шерстяной материал на платье для жены. Об этом говорилось, как о большом, непривычно-широком его жесте” (137, с. 184).